Книга В случае счастья - Давид Фонкинос

– У тебя тоже проблемы с женой?

Жан-Жак пожал плечами, но изобразить улыбку не смог. Он всегда недолюбливал этого Бертье, а теперь сделает все, чтобы исподволь помочь его карьере побыстрей съехать под откос. В кабинете у Жан-Жака шевельнулась было мысль поделать отжимания, но он тут же убедился в полной бесперспективности этой идеи. Остатков сил не хватало даже на то, чтобы открыть папку с делом. Он дождался прихода Эдуарда и вывалил свою беду на него. Друга новость ошеломила. Он довольно долго не мог сказать ничего утешительного, но наконец нашел слова:

– Слушай, старик, все образуется… Все скоро уладится… Знаешь, если жена от тебя хоть раз не уходила, то это вроде как и не жена…

– …

– И я тебе всегда помогу, ведь ты мне всегда помогал… Приходи, когда хочешь, в любое время…

Последняя фраза повергла Жан-Жака в ужас. Как можно сравнивать их положение! Одно дело, когда в самолете что-то барахлит, а другое – когда он разбился. Эдуард хотел было обнять друга, но не посмел: их дружба не предполагала особого тактильного контакта. Они смущенно разошлись по кабинетам.

Это проявление дружбы его почти доконало. Большую часть дня он с упорством и дотошностью маньяка делал вид, что работает, слившись с костюмом образцового служащего. А ближе к вечеру сочинил себе страшно важную встречу с японским бизнесменом. Господином Осикими. Да-да, Осикими. Жан-Жаку очень нравилось это имя, он его подыскивал добрых полчаса. И немедленно пожалел, что встреча виртуальная – словно одинокий ребенок, придумавший себе воображаемого друга. С ним, наверно, хорошо, с этим Осикими.

IV

Жан-Жака не так-то просто было выбить из колеи. Отоспавшись ночью, он снова обрел победный ритм. Каждый вечер после работы он заезжал к Сабине повидаться с дочерью. Сабина, конечно, обо всем докладывала жене, поэтому для начала ему пришлось решить весьма непростую дилемму: что лучше – изображать прекрасное настроение и притворяться, что все идет по плану, или напустить на себя убитый вид? В конце концов он выбрал первый вариант. Он постарается не обращать внимания на решение жены; его холодность наверняка заставит ее вернуться. Но при виде дочери его напускная бодрость трещала по всем швам.

Нельзя лгать больше, чем тебе дано природой. Сабина находила, что временами он даже умилителен, и ее это трогало. Ей впервые казалось, что в этом мужчине, которого она ни в грош не ставила и считала поверхностным, проснулось что-то настоящее.

Вечера он проводил с Соней, в основном чтобы не оставаться одному. Теперь они сидели в итальянском ресторане. Заметив, что любовница в сомнениях, Жан-Жак спросил:

– Ты в порядке?

– Да… Просто не знаю, что взять, пиццу или пасту. Главная проблема итальянских ресторанов.

– Главная проблема в жизни, – иронически заметил он.

Соня собиралась за ужином завести разговор об их отношениях.

– Ты мне совсем перестал рассказывать про твою жену… И ты каждый вечер свободен…

– …

– Ты ничего не хочешь мне сказать? Мне бы так хотелось поговорить, по-настоящему, понять, что ты чувствуешь, что думаешь о будущем.

Будущее. В ту минуту “будущее" представлялось Жан-Жаку весьма расплывчатым понятием; забытое слово, обрывок забытого языка. Спасение пришло в лице пакистанца с цветами. Всей душой устремившись навстречу человеку, который позволит ему выгадать минутку и придумать смысл будущего, Жан-Жак не расслышал, как фыркнула Соня: смешно покупать цветы в такой ситуации. Он вспомнил, как Клер захотелось цветов, и заявил, что берет весь букет.

– Мадемуазель повезло, – позволил себе заметить торговец, которому собственное будущее (сегодняшний вечер) на сей раз предстало в розовом свете. Пораженная Соня засмеялась; но смех вышел сырой, замороженный, ее смех был точь-в-точь как тирамису, которое она выбрала в комплексном меню.

По дороге в гостиницу Жан-Жак ясно почувствовал, как Соня расстроена. И признал, что запутался:

– Я не на высоте, я знаю… Мне нужно время… Бывают минуты, когда все в жизни непросто…

– …

– Минуты, когда жизнь не течет широкой спокойной рекой…

Жан-Жак с радостью ухватился за эту избитую фразу. Она всплыла в его пустынном мозгу, словно спасательный круг перед носом утопающего. Соня была достаточно влюблена, чтобы услышать в этой фразе начало диалога, нечто вроде буквы “б" в слове “будущее". А главное, ей не хотелось приставать к любимому с вопросами; ведь у него и так все сложно (бедняжка!). Она поцеловала его и поставила едва живые цветы в бесцветную вазу.

Заниматься любовью Жан-Жаку не хотелось. Он включил телевизор и попал на последние кадры “Неба над Берлином". При виде его восторга Соня пожалела, что не смотрела фильм. На экране появилось слово Ende[7]. Фильм напомнил ему Клер, фильм, по сути, и был ею. Она вдруг резко, стремительно заполнила его целиком. Жан-Жак закашлялся, задыхаясь; сказал, что хочет пройтись, и вышел, не оглянувшись. Он шагал по улице, и Париж превращался в Берлин. Два города сливались для него воедино. Берлин из фильма поселился в нем неотступным воспоминанием. А Париж распался. Теперь Париж разделяла стена.

И они жили по разные ее стороны.

От нечего делать Жан-Жак отправился к Эдуарду. Друг встретил его в шелковом халате и предложил тоника. Вечерний гость разбередил его худшие старые раны.

– Что с тобой? Я думал, ты все воспринимаешь спокойно.

– Да, но вот… Мне плохо… Бывают моменты, когда Клер у меня в каждой клеточке.

– Так я и думал. Поначалу все хорохорятся…

– Да нет, все в порядке… Просто сегодня вечером смотрел один фильм, наше общее воспоминание… Не могу поверить, что все кончено… И вообще я ее не понимаю…

– А, вот это главная проблема! Привыкай, женщин понять нельзя. Я даже вот что скажу: мы – туристы в стране женщин… Все женщины – китаянки, а косеем мы… Не верю больше в семейную жизнь. Лет через пятьдесят максимум число разводов достигнет ста процентов и, хочешь не хочешь, придется пересмотреть наши представления о мире… Я тебе точно скажу: любовь – это просто мера амортизации… – Эдуарда понесло.

Спасибо, ты настоящий друг. Жан-Жак пришел за поддержкой, а перед ним стоял омерзительный конферансье, рассуждающий о семейной жизни. Конферансье, извергающий потоки избитых фраз, как будто выжить в женском мире можно, только вооружившись трюизмами. Жан-Жак не желал верить в эти глупости. У них с Клер всегда все было иначе. Да, у них случались кризисы, как и в любой семье; но они их преодолеют. Они с Клер – одно целое. Он твердил себе, что не хочет жить как Эдуард. Если тот обрел душевное равновесие, не впуская в себя чувства, тем лучше для него. А тот все говорил, все убеждал, грубо, как продавец, втюхивающий новый способ пользоваться жизнью. Жан-Жак поднялся и поблагодарил друга за утешительные речи. Оставшись один, Эдуард признал, что, кажется, перегнул холостяцкую палку.