Книга Дети Афродиты - Вера Колочкова

– Да, письмо. Письмо моей матери к моему отцу. Но погоди пока, не читай, а то тебе непонятно будет. Я в двух словах предысторию расскажу.

– Что ж, валяй предысторию.

– Так. Так… С чего бы начать-то?

– Да хоть с чего. Мы ведь никуда не торопимся, я так понимаю?

– Да… То есть нет, не торопимся… Тогда я с родителей начну. В общем, мой отец очень любил мою мать. И вроде она его любила. Все, как обычно, встретились, поженились, оба молодые совсем. Через год я родился. Прожили еще пять лет, ни сном ни духом. То есть, наоборот, как во сне. Счастливо то есть. А потом она вдруг исчезла, представляешь? Вышла вечером в магазин за хлебом и исчезла. Ну, отец в поиски бросился, то-се. В милицию побежал. А только не нашли ее. Так часто бывает, люди пропадают бесследно. Но отец все равно на чудо надеялся, все равно искал и ждал. А через полгода письмо в почтовый ящик кто-то бросил. Вот это самое письмо, – показал Гена на конверт в ее руках. – Оказалось, от нее, от моей мамы. Я помню, как отец его читал. Руки тряслись, дышал тяжело, со свистом, будто с рыданием. Он очень ее любил. Сейчас понимаю, как сильно он ее любил…

– А она что, так и не объявилась? И даже после письма?

– Не-а. Но отец все равно ее искал. И ждал. Целых четыре года ждал. Мне девять лет было, когда он с Натальей, с мачехой моей, сошелся. Люди его уговорили. Мол, Генке женская забота и ласка нужны. Я поначалу ее плохо принял, тоже мамку ждал. Я ж ее помнил! Мне пять лет было, когда она… Ну, того… Бросила нас. Так и жили… Ну, в общем, вся эта бодяга тебе не интересна. Я не о том хотел сказать…

– А отец жив сейчас?

– Нет. Умер два года назад. Всего пятьдесят девять было мужику, представляешь? Месяц до юбилея не дожил. Мы с женой начали ремонт в квартире недавно делать, и вот, я нашел в старых документах это самое письмо… Теперь читай, там и про тебя тоже написано!

– Про меня?!

– Да ты читай, читай!

Ольга снова взяла конверт в руки, прочитала неуверенно:

– Тут написано – Василию Васнецову… Кто это?

– Это мой отец, Василий Васнецов. А я, стало быть, Геннадий Васильевич Васнецов. Да читай, читай. Доставай письмо.

Письмо оказалось тоже старым, обтрепавшимся на сгибах. Двойной листочек, вырванный из тетрадки в клеточку. И почерк неровный, корявый, будто маленький ребенок писал.

– «Дорогой любимый мой Васенька и сынок Генаша…» – начала читать вслух и запнулась, глянула на Геннадия неуверенно.

– Нет, первую страницу не читай, не надо… Тут она рассказывает, как сильно отца любит, как меня любит… Вот отсюда читай, со второй страницы.

– Отсюда? – показала пальцем, развернув листок.

– Да…

– Вслух читать?

– Как хочешь. Можно и вслух.

– «…Так и выходит, что недостойная я твоей любви, Васенька… – прочитала Ольга и хмыкнула от неловкости. Снова глянула на Геннадия, но тот молчал. Ольга пожала плечами, принялась читать дальше, с трудом разбирая корявый почерк и запинаясь на ужасной орфографии: – …И сыночка я своего недостойная… Сволочуга я и обманщица, а не жена и не мать. Так уж вышло в моей жизни, прости. Не ищи меня больше, не надо. Иначе плохо мне сделаешь. Да мне-то ладно, я к плохому уже привыкшая. Боюсь, кабы тебе из-за меня плохо не было и Генаше тоже. Люби его, Васенька. Женись на доброй женщине, чтоб за мать ему была. А про меня забудь. Так надо, что ж, не от меня зависит. Прости, всего тебе рассказать не могу, просто поверь мне, и все. Будет у тебя еще счастье, а я тебя недостойная, как есть, уж поверь мне. Вот пишу сейчас и слезами уливаюсь. Не знаешь ты обо мне ничего, Васенька. Думал, на порядочной девушке женился, а я никакая не порядочная, обманула я тебя крепко. Я самая распоследняя дрянь, об каких добрые люди ноги вытирать брезгуют. Я ведь одного ребеночка уже бросила, Васенька, так моя жизнь повернулась несчастьем. Родила и в роддоме бросила. Девочка, ее Олей назвали. Красивенькая получилась, беленькая. А фамилия у нее – Стрелкова. Одна добрая женщина ее себе взяла, как внучку воспитывает. А сын ее, Витя Стрелков, меня от погибели спас, можно сказать. Да лучше и не спасал бы, зачем мне такой на свете жить? В селе Сосновском та женщина живет, на улице Озерной, дом пять. Потом скажи адрес Генаше, когда он подрастет, пусть знает, что у него сестра есть. Или не говори… Как решишь, так и правильно будет. Может, не стоит Генаше знать, какая у него мать была. Вот такая я пропащая и есть, любимый мой Васенька. Не жалей обо мне, недостойная я тебя. Жалко, что всего рассказать не могу, да и не надо тебе всего знать, Васенька. Забудь меня. И Генашу люби…»

Ольга втянула в себя воздух, отбросила письмо. Все, невыносимо дальше читать. Отчего-то ужасно внутри холодно стало. И неуютно. И мерзко. Нет, чувствовала же – не надо связываться…

– И что? – спросила с вызовом, глянув на застывшего Геннадия. – Что ты от меня хочешь?

– Да ничего, в общем… – жалко улыбнулся тот, пожав плечами. – Я поехал по адресу, хотел тебя найти…

– Ну, нашел. И что дальше?

– Я не знаю, что дальше. Думал, по обстоятельствам. Вообще-то я бы хотел ее разыскать…

– Кого?

– Мать.

– Ну, так ищи. Флаг тебе в руки. Я-то тут при чем?

– Я думал, мы вместе… Нашу мать будем искать.

– Она мне не мать. Какая, на хрен, мать, если в роддоме бросила? Сама же пишет…

– Ну, ладно, допустим. Но я-то тебя нигде не бросал. Я-то тебе брат, получается. А ты мне сестра.

– А тебе от этого легче?

– Ну да, в общем… Как-то так…

– А зачем это тебе, в принципе? Как это изменит твою жизнь? Мы же первый раз друг друга видим, чужие люди, если по сути.

– Не знаю, Оль. Говорят, кровь не вода. Не знаю.

– Ой, только не надо вот этого, прошу тебя… Сантиментов этих сопливых не надо.

– Ладно, не буду. Прости. Тогда я один ее искать буду. У меня к ней никаких обид нет. Я ж ее помню… И руки ее помню, и голос… Она хорошая, Оль. Она очень добрая.

– Ага. Наидобрейшая прям. Двоих детей бросила. Мать-героиня.

– Ну и что… Все равно… Мы же не знаем всего, что с ней было.

– Ой, было, не было, быльем поросло! Знаешь, что я тебе скажу, дорогой мой брат Гена? Брось ты это гиблое дело. Ну, случилось так, как случилось. Тебя мачеха вырастила, меня моя бабушка, и надо им за это спасибо сказать, их надо благодарить за доброту и сердечность. А черную кошку в темной комнате искать не надо, особенно когда ее там нет.

– Ну почему же – нет… Где-то есть, наверное… Она же наша мать, Оль. А мы ее дети. И этим все сказано.

Гена вздохнул тяжело, замолчал, неловко повертел в руках кофейную чашку. Какой он… Несуразный немного. Но видно, что добрый парень.

– Сколько тебе лет, Ген?