Книга Гебдомерос - Джорджо де Кирико

Гебдомерос не мог позволить себе походить на тех скептиков, которые полагали, что кентавры, равно как фавны, сирены и тритоны, никогда не существовали, что все это – сказки. И словно в доказательство обратного все эти существа собрались здесь, у ворот; они били себя хвостами, отгоняя мух, осаждавших их лоснящиеся и колыхающиеся, как у тюленей, бока. Все они были здесь, эти кентавры[38]с пятнистыми крупами; среди них старые и пожилые кентавры выглядели истощенными, будто скелеты их иссушила тяжесть прожитых лет; из-под густых седых бровей, контрастирующих с темной кожей лица, смотрели голубые и нежные, как у детей, рожденных на севере, глаза; их взгляд был преисполнен бесконечной печали (печали полубогов); он был сосредоточен и неподвижен, как взгляд моряков или горцев, охотников на орлов и серн, как, собственно, взгляд всех тех, кто привык вглядываться в даль и различать людей, животных и прочие объекты. Другие же, более молодые, развлекались тем, что награждали друг друга энергичными шлепками по крупам и пинали огородные изгороди. Иной раз какой-нибудь взрослый кентавр отрывался от группы и рысью устремлялся по дороге, ведущей к реке; там он останавливался поговорить с прачками, которые, стоя на коленях у воды, полоскали белье. Появление получеловека-полулошади самых молодых из них приводило в смятение. У Гебдомероса, неоднократно наблюдавшего подобного рода сцены, тревога молодых прачек всегда вызывала недоумение; но на этот раз ему показалось, что он наконец разгадал ее причину. «Что их тревожит, так это воспоминания мифологического порядка, – подумал он и продолжил свои размышления: – Женское воображение одержимо такого рода реминисценциями; оно всегда готово вообразить драму; ему тут же представляется похищение, видится кентавр, пересекающий бурную реку и увлекающий за собой растрепанную и орущую, как пьяная вакханка, женщину; им видится тяжело дышащий от напряжения Геракл, выпускающий из лука свои отравленные стрелы, а затем и окровавленная хламида, цвет которой, тускнея, приобретает оттенок молодого перебродившего вина, хламида, плотно облегающая и сжимающая тело кентавра».[39]

Однако пожилые прачки уверяли молодых, что бояться в таких ситуациях нечего; и после паузы, во время которой они, казалось бы, полностью предавались воспоминаниям о том, как все происходило во время церковных процессий, добавляли: «В эти дни обедали обычно рано, еще до заката, поэтому, когда младшие дети, допив напитки и подъев все, что оставалось на столе, принимались вытряхивать в курятнике запачканные колбасным жиром и красным вином скатерти, умирающее солнце все еще продолжало озарять своим светом всю окрестность и отражаться в окнах невысоких домов. Процессия поднималась из глубины улицы, ведущей в долину, и наблюдавшим за ней жителям селения казалось, что они видят запыленную дамбу, раскинувшуюся над широким морем; оглушительно звенели колокола, грохотали петарды; колонна же настойчиво продвигалась вперед; как паруса на мачтах раскачивающихся кораблей развевались на ветру хоругви; изображенные на них символы будили длинную череду причудливых, поразительных образов, и позже, когда уста оракулов смыкались в молчании, словно земля испускала дух, эти символы служили надежной гарантией покоя.[40]«Вот в такие моменты, юные подруги, – говорили пожилые прачки, – совершенно бессмысленно было питать надежду на то, что сторожа по рассеянности закроют вас в пустом храме и сон в окружении божественных образов принесет ответы на волнующие ваши сердца вопросы, приоткроет дверь в неизвестное, а то и приподнимет занавес над тайной комнаты, что долгие годы была заперта».[41]О руины! Храмы Нептуна, поглощенные морем! Волны, выбрасывающие игривых дельфинов прямо к святая святых, куда в былые времена неофиты не входили без трепета, не сняв с ног грязные сандалии. Вот тогда по праздникам беспорядок и давка на перекрестках, действительно, становились угрожающими. Хозяева гостиниц, обливаясь потом, в спешке устанавливали на тротуарах столики. С располагавшихся на небольшой высоте балконов свешивались люди во всевозможных масках и нахально разглядывали пуританского вида прохожих. На плоских крышах кафе с непроницаемыми лицами сидели преисполненные достоинства вечные странники;[42]все окна первых этажей были распахнуты и освещены; недостаток такта, цинизм, отсутствие стыда и самоконтроля поистине неслыханные; внезапно, без предупреждения на запруженные людьми улицы выезжали набитые поезда, влекомые локомотивами. Казалось, им нет конца, однако в глубине улицы, свернув классическим движением аквариумных рыбок влево, они выходили на широкую дорогу и скрывались во мраке сельской местности; вдалеке лаяли собаки, веселые оравы юнцов в украшенных лентами треуголках, проносясь как ураган, выкрикивали непристойности. То же возбуждение царило и в превратившихся в кубометры дыма кафе, где клиенты заняты были бессмысленной болтовней, и требовалось огромное усилие, чтобы воспринимать с улыбкой ту безмерную, леденящую глупость, которую один посетитель адресовал другому. А тот в свою очередь настойчиво убеждал собеседника, что местные телята объявили сбор средств на венок, который собирались послать на похороны умершего день назад мясника.