Книга Мятежное сердце - Эми Фетцер

— Большинство гостей уже прибыло. — В его голосе слышался упрек, поскольку она не встречала их должным образом. — Иди вниз, дитя.

«Я не дитя, — с раздражением подумала Микаэла, — и ему это известно лучше, чем другим». Она спустилась по винтовой лестнице, стараясь не зацепиться юбками за резные стойки перил, и направилась в зал, где уже играли музыканты. От искусственной улыбки у нее скоро заболели щеки, ей хотелось оказаться где угодно, только бы подальше отсюда.

«Это твоя обязанность», — напомнила она себе.

Гости шумно приветствовали друг друга: члены парламента, богатые торговцы, генералы в орденах, военный министр. Это могло бы произвести на нее впечатление, если бы их присутствие в доме не стало привычным. Микаэла видела этих людей много лет и о большинстве из них была нелестного мнения.

Ощутив за спиной чье-то присутствие, она повернулась, и улыбка сошла с ее лица, как снег под жарким солнцем.

— Добрый вечер, хозяйка Дентон.

— Добрый вечер, — с холодной вежливостью произнесла она.

От его взгляда желудок у Микаэлы сжался, она сглотнула, борясь с подступившей тошнотой, пальцы так стиснули веер, что хрупкие пластинки сандалового дерева треснули.

— Вы очаровательно выглядите, моя дорогая.

Но Микаэла понимала, что выглядит ребенком, надевшим платье матери.

— Благодарю, сэр. — Она грациозно склонила голову. — Полагаю, дядя ждет вас. Хотите, я доложу о вашем приезде?

— Для этого есть слуги, Микаэла. — Его тон был ласково-снисходительным.

— Я вас предупреждала. Не обращайтесь ко мне подобным образом.

— Думаю, я имею право, — самодовольно возразил майор.

— Думаете? Вот как? — В ее карих глазах было презрение, а в голосе яд. — Пожалуйста, майор, продолжайте, это делает вас еще отвратительнее, чем вы есть.

Брови у него полезли на лоб, лицо превратилось в высокомерную маску, которой мог бы позавидовать сам король.

— Успокойся.

— Чтоб ты провалился.

Микаэла обошла его, старательно избегая прикосновения и чувствуя спиной мрачный взгляд дяди, когда направлялась к столу, заставленному фруктами и серебряными чашами со сладким пуншем. Но руки у нее так дрожали, что ей пришлось ухватиться за край стола, чтобы справиться с яростью и болью. А также с чувством утраты. Господи, невыносимее всего утрата идеалов! Вера в семью и кровные узы, в честность и справедливость за последние три года превратилась в ничто. Микаэла не желала, чтобы ее идеалы умерли окончательно, пыталась сохранить их, считая удачей, когда они возвращались к ней в виде обычной дружбы, рисковала жизнью, чтобы не дать порваться тонкой нити справедливости.

Девушка обвела взглядом толпу гостей. «Никому не верь, и выживешь». Она быстро выпила пунш, чтобы добавленное в него редкое контрабандное шампанское успокоило ее расшатанные нервы, и поставила бокал на поднос проходившего мимо слуги.

«Господи, — молилась она, с улыбкой пересекая огромный танцевальный зал, — пусть этот вечер обойдется без происшествий».

Рейн вошел в дом Кристиана Чендлера, не удостоив взглядом слуг, которые при виде его разбежались, словно мыши. Кинул плащ и треуголку дворецкому и направился прямо в кабинет хозяина. Большинство слуг не решались поднять на него глаза, и он в который уже раз за последние дни вспомнил Микаэлу, ее твердый, несмотря на страх, взгляд.

Рейн споткнулся, замедлил шаг и нахмурился.

— Боже правый, дружище, постарайся не выглядеть таким враждебным! Мои слуги и без того боятся тебя.

Кристиан Чендлер, шестнадцатый граф чего-то там, — Рейн точно не помнил, — стоял на пороге кабинета в расстегнутых жилете и рубашке, со всклокоченными волосами. «Женщина», — подумал капитан, увидев отметину на шее графа.

Смутившись под его пристальным взглядом, Кристиан стянул ворот рубашки, чтобы прикрыть след от поцелуя, взял бокал с янтарной жидкостью, покрутил его и, указав на костюм друга, спросил:

— Почему ты всегда одеваешься так мрачно?

Хорошего покроя, сшитая из дорогого материала, но черная как ночь одежда делала капитана похожим на дьявола во плоти.

— Контрабанда? — поинтересовался Рейн. Французский коньяк был редкостью, особенно теперь, когда Англия воевала с колониями, а Франция была их союзником.

— Отличная вещь, правда? — ухмыльнулся Кристиан. — Заставляет меня чувствовать себя таким же негодяем, как ты.

— Ты не можешь быть таким, как я, Кристиан. Безупречное происхождение и всякая прочая ерунда.

Граф отступил, пропуская капитана в свой кабинет.

— Это не моя заслуга. — Он махнул рукой в сторону буфета, предлагая другу самому налить себе. — Я очень старался избавиться от пуританской наследственности предков.

— Жаль, что ты не очень радуешься этому, — пробормотал Рейн, подходя к буфету.

Он поднес бокал к губам, вдохнул запах коньяка и попытался отогнать воспоминания о девушке. У него нет ни времени, ни сил, чтобы тратить их на женщин, особенно на эту, подумал он, чувствуя, как мягкий огонь разливается по желудку, согревает продрогшее тело.

— Разве лакей не должен одевать тебя? Напудривать волосы? Наполнять табакерку?

Отсалютовав в знак согласия бокалом, граф плюхнулся на диван с грацией портового грузчика и уставился в широкую спину друга.

— Ты уверен, что готов к представлению?

— Все будет, как всегда, — пожал плечами Рейн. — Мое присутствие вызовет настоящий переполох, ты всласть позабавишься, защищая благородные английские розы от язычника, и выйдешь оттуда, благоухая гораздо сильнее, чем сейчас.

— Тогда зачем ты идешь туда и подвергаешь себя унижению?

— Ты слишком часто задаешь этот вопрос, Кристиан. Граф не обратил внимания на предостережение, звучавшее в тоне друга.

— А ты никогда не отвечаешь, и это ужасно раздражает. — Его светлость походил на обиженного ребенка.

— Как мило, что ты меня терпишь, — ответил капитан, подвигаясь к огню, чтобы согреть ноги.

Чертовски холодно в этой стране, подумал он, вспоминая благоуханное тепло Убежища.

— Только не путайте меня с этим продажным правительством, сэр. Они пытаются все изгадить, но я получаю свою долю удовольствий и посылаю остальной мир к черту. Я терплю пэров. А ты мой друг.

Рейн взглянул на него с искренним, хотя и отстраненным интересом.

— Несчастная душа благодарит вас за доброту, саиб. — Рейн поклонился, приложив изящную руку к сердцу.

Кристиан заморгал. Этот непринужденный жест застал его врасплох, он почти забыл странное прошлое Рейна.

— Тебе доставляет удовольствие дразнить меня.