Книга Лягушка в сметане - Лариса Кондрашова

— Шапочно? То есть едва? И при этом ухитрились одолжить ему такую сумму? Может, под проценты, потому и заняли?

Она прямо-таки лупила по нему своими глупыми, как считал Вадим, вопросами.

— Вы намеревались не только за мной следить, но и всячески мне докучать. Превратили бы мою жизнь в кошмар… Где я вам возьму эти пять тысяч? Знаете, сколько я получаю на своей работе?

Он отрицательно дернул щекой.

— Меня это не касается.

— Четыре тысячи рублей. Выходит, ради вас мне продавать единственное, что у. меня есть ценного — квартиру? При том, что никаких денег я не видела, да и вас вижу впервые в жизни. Грех на душу! Какой грех? Я просто оставлю вас здесь, а потом, когда вы умрете, подожгу гараж, предварительно вытащив отсюда машину. Мало ли гаражей горит? Неужели кто-то станет ворошить пепел, чтобы обнаружить в нем остатки неизвестно чьих костей?

— Вы читали Стивена Кинга? — хрипло поинтересовался Вадим; если кровожадная дикарка хотела его запугать, ей это почти удалось.

— Вы имеете в виду короля ужасов? Нет, этого я не люблю.

А он прочел всего Кинга, сколько в России издали, и его известный роман «Мизери», в котором одна такая вот психопатка насильно удерживала у себя известного писателя, предварительно так изуродовав ему ноги, что он не мог ходить.

Но то выдумка писателя, а это… не станет же она и в самом деле лишать его жизни.

— Неужели вы… из-за пяти тысяч долларов…

— Может, для вас это и мелочи, а для меня — целое состояние. По крайней мере пока.

— Для меня тоже! Стал бы я в противном случае… И у меня нет никакого выхода?

Он вовсе не собирался унижаться перед ней, просить о снисхождении, но поторговаться-то было можно. Вадим вообще не был сторонником бессмысленного геройства и считал, что в случае, если что-то угрожает жизни, нужно трепыхаться до последнего.

— Отчего же нет? Выход всегда есть. Я же не Стивен Кинг, чтобы непременно настаивать на ужасе.

— А на чем вы хотите настаивать — на непризнании долга?

— Нет, это было бы слишком примитивно.

Кто бы сейчас взглянул на них со стороны — ухохотался! Вадим лежит связанный, щекой на бетонном полу, а мимо его лица туда-сюда прохаживаются модные сапожки.

— Тридцать девятый размер, — сказал он вслух.

— Что вы сказали?

— Да это я так, про себя.

— Скоро вы сможете беседовать сами с собой очень долго.

— Постойте, но вы вроде только что говорили про какой-то выход.

— Вот я об этом и думаю. Видите ли, в таком случае мне пришлось бы вам, незнакомому человеку, поверить на слово. А в наше время поступать так просто глупо.

— Вы можете принять меры. Взять с меня честное слово…

— Честное слово! Кто сейчас его держит?

— Что же мне, кровью расписаться? Давайте, я готов. Режьте меня. Все лучше, чем просто так лежать на холодном полу.

— Сами напросились. Я вас за собой не звала. Не надо было шпионить. Валяйтесь теперь тут, зарабатывайте воспаление легких!

— Шпионить? Очень мне нужно. Мне было нужно от вас не так уж и много: всего лишь получить свое… Если хотите знать, я на квартиру собирал, а тут ваш муж со своими проблемами. Я пошел навстречу, можно сказать, помог чужому человеку. Знал бы…

— Что ваш должник голову под сосульку подставит, это вы хотели сказать? Только кто теперь вам поверит, если вы станете говорить про какие-то баксы?

— Как — кто поверит? А расписка?

— Кстати, вы мне напомнили. Вот эта бумажка, о ней вы говорите? — Варвара помахала у него под носом сложенным листом.

Что же это, она обыскала его, пока Вадим валялся без сознания, и вытащила из кармана расписку?! Вот это уже он влип, что называется, по полной программе. Чего там она хочет?

— Скажите, вы курите?

— Курю понемногу, от скуки, — сказал Вадим, не сразу сообразив, зачем она его об этом спрашивает.

— Вот и славно! — обрадовалась Варвара. Полезла к нему в куртку, вытащила зажигалку и опять показала ему расписку. — Полюбуйтесь на нее в последний раз.

И щелкнула зажигалкой, поднося язычок пламени к расписке. Вадим дернулся, но лишь ударился головой об пол.

— Какой вы горячий! — рассмеялась она, опять присаживаясь подле него на корточки. — В следующий раз будете знать, кому деньги одалживать.

— Вы имеете в виду, одалживать только таким, на которых сосулька не может упасть?

— Раз вы еще способны шутить, значит, есть надежда, что вы не броситесь на меня, как только я вас развяжу.

— А чего вдруг я должен буду на вас броситься? — хмуро буркнул он.

— Со зла, конечно. Мужчины злятся гораздо охотнее, чем женщины.

Вадим вовсе так не считал, потому огрызнулся:

— Похоже, у вас большой опыт по части мужской психологии.

— Увы, не очень, иначе я знала бы и о расписке, и о той огромной для меня сумме денег, которая откуда-то появилась у моего мужа. Ныне покойного, — поправилась она. — Все никак не привыкну, что я вдова. Странно, раньше я представляла себе вдов непременно старыми женщинами во всем черном… Глупо, да? Но это все лирика. Я предлагаю вам прийти к консенсусу.

— Это еще что такое?

— Не притворяйтесь. Это — согласие по спорному вопросу.

— После того как вы сожгли расписку?

— А мы будем иметь ее в виду.

— Странная вы женщина. Зачем тогда было жечь?

— Постраннеешь тут, общаясь с… в общем, с такими мужчинами.

— Понятно, я — странный, потому что хотел получить назад свои деньги…

— От человека, который не имел к ним никакого отношения.

— Совсем не обязательно из-за этого бить по голове.

Ему стало обидно: за что?!

— А вы не подсматривайте, — ответила она на его невысказанный вопрос. И уточнила: — За мной. А за остальными, раз у вас это так хорошо получается… Я ведь засекла ваше наблюдение только в магазине… В общем, я хочу предложить вам роль частного сыщика. Какой у вас график работы?

— Сутки через трое.

— Видите, как удобно. Спать на работе вам удается?

— Часа три-четыре можно урвать.

— Значит, вам вовсе не обязательно целый день потом отсыпаться. Четырех часов хватит. Все остальное время вы будете работать…

— На вас?

— На нас, — уточнила Варвара.

— Не понимаю, что вы задумали, — пробормотал Вадим.

— А вы пошевелите извилинами. Сколько, говорите, было денег у покойного?