Книга Эхо во тьме - Франсин Риверс

— Как ей уже надоела ты?

Юлия резко повернулась к нему и увидела, как злорадно сияют его глаза. В ней снова закипела ярость, но она подавила ее в себе, спокойно сказав:

— Ты слишком много берешь на себя, забыв о том, в каком ненадежном положении ты находишься в моем доме.

— О чем это ты говоришь?

— Мой отец умер. Мой брат больше не властен ни надо мной, ни над моим состоянием. И ты мне как муж больше не нужен, не так ли? То, что мое, остается при мне, как с тобой… — она холодно улыбнулась, — так и без тебя.

Прим блеснул глазами, поняв суть ее угрозы, и его тон изменился с такой же быстротой, с какой хамелеон меняет свою окраску.

— Вечно ты все не так понимаешь, Юлия. Я всегда в первую очередь учитываю твои чувства. Я только хотел сказать, что если кто и способен понять, каково тебе сейчас, так это я. Помни об этом, моя дорогая. Разве я сам не страдал? Кто тебя утешал, когда тебя бросил Атрет? Я. Кто тебя предупреждал о том, что твоя рабыня занимает все мысли и чувства твоего брата, уводя его от тебя точно так же, как она украла у меня Прометея?

Юлия отвернулась, не желая вспоминать о прошлом и ненавидя Прима за то, что он напомнил ей о нем.

— Я забочусь о тебе, — сказал Прим, — и я твой единственный настоящий друг.

«Друг», — с горечью подумала она. Единственная причина, по которой Прим был рядом с ней, состояла в том, что она платила за эту виллу, за одежду и украшения, которые он носил, за обильную и богатую пищу, которую он любил, за плотские удовольствия, которыми он наслаждался. Своих денег у него никогда не было. Те крохотные средства, которые у него были, поступали к нему от его покровителей, которые боялись, что рано или поздно он обрушит на них свою злую ревность и раскроет всем их секреты. Однако такая материальная поддержка оказывалась все более и более опасной для Прима, поскольку плодила все большее количество врагов. Теперь он полностью зависел от финансовой помощи Юлии. Этот брак с самого начала держался исключительно на том, что они одинаково нуждались друг в друге. Он нуждался в ее деньгах; ей необходимо было жить под одной крышей с ним, чтобы сохранить власть над своими деньгами.

Или теперь все это осталось в прошлом?

Теперь никого не волновало, что она сделает со своими деньгами. Или со своей жизнью.

Прим подошел к Юлии и прикоснулся к ее руке.

— Ты должна верить мне, Юлия.

Юлия посмотрела ему в глаза и увидела в них страх. Она понимала, что Прим проявлял заботу о ней только из боязни, но при этом она отчаянно нуждалась в заботе.

— Я верю тебе, Прим, — сказала она. Должен же кто-нибудь о ней заботиться.

— Тогда пойди к гаруспику и выясни, в чем причина твоей болезни и слабости.

* * *

И вот теперь Юлия стояла здесь, в освященном факелами святилище, наблюдая за мрачным ритуалом. Изучив какие-то тексты и таблички, гаруспик перерезал горло бьющемуся в конвульсиях козлу. Отвернувшись, пока ужасное блеяние не превратилось в хрип и не заглохло, Юлия почувствовала себя плохо и едва не лишилась чувств. По сигналу другого служителя жрец вспорол козлу живот и вынул оттуда печень. Другие служители унесли тело животного, а священник торжественно возложил кровавый орган на золотое блюдо. Затем он ощупал печень своими жирными пальцами, исследуя ее в глубокой уверенности, что в этом скользком черном органе он найдет ответы на все вопросы, касающиеся болезни Юлии.

В конце концов священник дал Юлии какие-то смутные объяснения, и Юлия ушла от него, так и не получив ответа, что же у нее за болезнь. По его пространным фразам можно было судить о чем угодно, но только ни о чем конкретном. После долгих и непонятных фраз жрец подвел итог своим «изысканиям» всего тремя слонами: «Боги отказываются говорить», — после чего отпустил Юлию. Она огляделась вокруг и увидела гораздо более знатных посетителей — важных чиновников, беспокоившихся о своих болезных или грядущих катастрофах. И ей стало все ясно. Кого вообще здесь волнует судьба больной, напуганной и одинокой молодой женщины? Здесь мерилом были только те золотые монеты, которые она отдала за жертвенного козла.

— Будем надеяться, что жертва поможет тебе, сказал ей один молодой священник, когда она покидала храм.

«Жертва какому богу?» — в отчаянии подумала Юлия. Откуда ей знать, какое божество этого пантеона может за нее заступиться? И перед кем этот бог будет ходатайствовать за нее? А если она обидела кого-нибудь из множества богов, как ей узнать, кого именно из них ей нужно умилостивить своим жертвоприношением? И какой должна быть жертва?

Голова раскалывалась от бесконечных вопросов.

— Все будет хорошо, моя госпожа, — сказала ей Евдема, и ее утешение подействовало на и без того расшатанные нервы Юлии. Юлия прекрасно видела, что в словах рабыни нет искренности. Рабыня притворялась сострадающей, ибо понимала, что от настроения хозяйки зависит сама ее жизнь. За то, как теперь к Юлии относились все рабы в доме, Юлия должна была благодарить Прометея. Прежде чем убежать, он рассказал всем рабам, что это она отправила Хадассу на арену.

Юлия отвернулась от рабыни, и глаза ее наполнились слезами. Ей следовало бы продать всех рабов в доме и купить новых, привезенных из самых далеких уголков империи. Но она продала только нескольких из них, явно не подумав о том, что новые рабы очень скоро узнают о том, что здесь происходило раньше. Уже через несколько дней Юлия почувствовала, что новые рабы так же боятся ее; она была как бы окружена страхом. Никто даже не смотрел ей в глаза. Они склонялись перед ней, выполняли все ее повеления, а она ненавидела их.

Иногда, помимо своей воли, Юлия вспоминала, что значит, когда человеку служат по любви. Она вспоминала, как ей было спокойно, когда она чувствовала, что может полностью довериться другому человеку, зная, что этот человек будет верен ей даже ценой своей жизни. И в такие минуты Юлия острее всего ощущала одиночество, а ее отчаяние становилось просто невыносимым.

Калаба утверждала, что страх — это самое здоровое чувство, которое раб должен испытывать по отношению к своему хозяину. «Тот, у кого есть хоть капля здравого смысла в этом мире, должен сеять в других людях страх. Ничто так не наделяет вас властью и преимуществом перед другими, как страх. Только тогда вы действительно обладаете властью и действительно свободны».

Юлия знала, что обладает властью над жизнями других людей, но от этого она не чувствовала никакого преимущества, как и не ощущала себя в безопасности. Разве в ней не было ненависти, когда ее отец был властен над ее жизнью? Разве она не испытывала ненависть к Клавдию, а потом к Каю по той же самой причине? И даже когда она полюбила Атрета, она боялась, что он будет властвовать над ней.

Сила и власть — это не главное.

Последние полгода Юлия начинала задумываться над тем, а есть ли в жизни вообще какой-то смысл. У нее были деньги и определенное положение в обществе. Она ни от кого не зависела. Калаба показала ей все удовольствия, которые только могла дать эта империя, и Юлия насладилась ими сполна. И все равно ей не хватало чего-то очень важного, все равно в ней оставалась какая-то бездонная пустота. Она жаждала чего-то, но чего именно — определить не могла.