Книга Солнце ночи - Карина Тихонова

— Полный каталог?! — повторила я. — Зачем он вам?! Макаров бросил на меня короткий взгляд. Его губы изогнулись в неприятной ухмылке.

— Странный вопрос, коллега! У меня тут каталоги всех более-менее известных частных коллекций! Конкурентов надо знать в лицо!

Я молча скушала эту неприятную истину. Да, немало уроков дал мне сегодня провинциальный коллекционер. Жук и тертый калач. Профи и талантливый делец.

— Кстати! — вспомнил Макаров. — Не хотите заодно толкнуть Ерохе вашего Рокотова?[4]

— Рокотов у нас сомнительный! — напомнила я. — Мы пишем «предположительно».

Макаров пожал плечами:

— Господи, да Ерохе-то какое дело? Можно подумать, он отличит Рокотова от Малевича! Говорю вам, продавайте, пока случай есть!

— Дело не в Ерохине, — сказала я тихо. — Я не могу продать подделку за оригинал.

Макаров снова посмотрел на меня с неприятной кривой ухмылкой.

— Как же вы цепляетесь за это слово: подделка! — сказал он. — Можно узнать, почему вы считаете его ругательным?

— Потому, что оно ругательное, — ответила я.

— Чушь! — фыркнул Макаров. — Послушайте, коллега, что я вам расскажу. Хотите виски?

Я молча накрыла стакан ладонью. Макаров не стал настаивать и налил себе одному. Несмотря на изрядное количество выпитого, хозяин галереи совершенно не опьянел. Лишь стал немного мрачнее.

— Вот такая история, — начал Макаров. — Весной 1896 года всю Европу облетело известие о том, что Лувр за огромные деньги приобрел золотую тиару скифского царя Сайтафарна. Якобы грабители курганов нашли его захоронение на юге России и тайком вывезли за рубеж. Всех поражало художественное исполнение. На нижнем фризе тиары изображались сцены из жизни скифов, на верхнем — мифы из «Илиады». Между ними по кругу была изображена городская стена и греческая надпись: «Царя великого и непобедимого Сайтафарна». Кстати, Сайтафарн был реальным историческим лицом, о нем сохранилось упоминание в исторических хрониках, — добавил Макаров. Я кивнула.

— Так вот, — продолжал Макаров. — Ученые Лувра напрямую связали это историческое упоминание с появлением тиары и даже не соизволили поинтересоваться деталями происхождения вещи. Тиара заняла почетное место в витрине музея. Ученые авторитеты, братья Рейнеки, знаменитые эпиграфисты Фукар и Олло, директор национальных музеев Франции Кемпфен подвергли тиару самому дотошному анализу и не нашли ничего подозрительного. А надпись, выполненная по всем правилам древнегреческой эпиграфики, окончательно убедила экспертов в подлинности тиары. — Макаров налил себе еще виски, отпил глоток и продолжал: — Надо сказать, что российские ученые не признали тиару подлинной. Представлялось невероятным, чтобы о такой крупной находке не было ни сплетен, ни слухов. Примерно ту же точку зрения высказал немецкий ученый Фуртвенглер. Он отмечал, что изображения на тиаре грешат разностильностью, которую никогда бы не допустил античный мастер. Но французы только снисходительно улыбались, и все происки ученого мира приписывали зависти.

Прошло семь лет. Все эти годы тиара считалась жемчужиной скифской коллекции Лувра. На нее приезжали посмотреть туристы со всего мира. Даже знаменитая Джоконда не привлекала такого количества посетителей. И тут грянул гром. Парижская газета «Матэн» опубликовала статью одного русского ювелира, который утверждал, что тиара изготовлена одесским умельцем по фамилии Рахумовский. Последний — честный человек и понятия не имел, что его тиара будет выдана заказчиками за произведение античного искусства. Еще одно письмо в редакцию прислала русская дама, которой Рахумовский признался, что видел свою тиару в Лувре, но боится заявлять об авторстве.

Зазвонил телефон, стоявший на столе. Макаров приподнял трубку, шмякнул ее на рычаг и продолжил рассказ.

— Пришлось прибегнуть к помощи полиции. Следователи допросили в Одессе ювелира Рахумовского. Он сознался в авторстве, но отрицал свою причастность к продаже. По словам ювелира, его просили изготовить тиару для подарка какому-то чиновнику, никак не выдавая ее за старинную драгоценность. Рахумовский изъявил готовность расставить все точки над «i». Лувр предоставил ему такую возможность. Рахумовский приехал в Париж и тут же был атакован корреспондентами. На все вопросы, как ему удалось достичь таких вершин в копировании античных памятников, Рахумовский со смехом отвечал: «Да это не искусство, это мелочь, безделица! Видели бы вы мой золотой саркофаг!» Дело в том, что ювелир изготовил миниатюрную вещицу, золотой саркофаг со скелетом. Он украсил саркофаг рельефами, которые изображали все этапы человеческой жизни. Скелет размером с палец ювелир изготовил из ста шестидесяти семи подвижных частей. Впоследствии он получил за саркофаг золотую медаль Парижской выставки.

Так вот, расследование заняло около двух месяцев. Рахумовский предъявил сделанные им эскизы четырех фрагментов тиары. Профессор Клермон-Ганно «пытал» его в течение восьми часов, надеясь поймать на мелочах, но ничего не добился. Рахумовский даже назвал книги, из которых брал сюжеты для украшения тиары. Это были очень популярные в то время издания «Русские древности в памятниках искусств» и «Атлас в картинках Всемирной истории». Именно из них изображения перекочевали на тиару. Но Клермон-Ганно не хотел сдаваться. Речь шла о научном престиже Французской Академии, специалисты которой признали подлинность тиары. Клермон-Ганно предложил Рахумовскому по памяти изготовить часть тиары. Она оказалась точной копией той, что приобрел Лувр. Больше сопротивляться французы не могли. Тиару передали в музей современного искусства, но потом вернули в Лувр, где она находится и теперь в отделе подделок.

Макаров умолк.

— Зачем вы мне рассказали? — спросила я.

— Затем, чтобы вы перестали считать слово «подделка» ругательным, — ответил Макаров. — Как показала история, многие подделки вполне достойны занять места рядом с именитыми шедеврами. У них только один недостаток: нераскрученный автор. Вот и все.

Макаров залпом допил оставшееся виски. Он мрачнел все больше.

— А откуда вы знаете эту историю? — спросила я с любопытством. — Из газет? Из книг?

Макаров мрачно покосился на меня:

— Фамилия одной из моих прабабок Рахумовская. Она была дочерью того самого ювелира.

— И что с ним было дальше? С этим ювелиром?

— Ничего, — ответил Макаров отрывистым тоном. — Рахумовский умер в нищете и безвестности. А почему? Потому, что был честным человеком. — Криво ухмыльнулся и добавил: — Запомните, коллега: в наших российских широтах честность и талант — убийственное сочетание!

— Мне-то это зачем, — ответила я, пожимая плечами. — Особыми талантами Бог не наградил!

— Завидую, — обронил Макаров.

В дверь постучали. Макаров одним движением смел с поверхности стола недопитую бутылку виски:

— Войдите!