Книга Великая страна - Леонид Костюков

— Трахать! Дерьмо! Дерьмо!

— Маркус, когда закончишь, ознакомь меня дальше с самыми интересными местами.

— Что тебе сказать? На основании обмолвок о поднятой кверху жопе и банане в штанах Пентиум предположил, что эти два еврея находятся в гомосексуальной связи. Лишний повод уединиться вдали от фиктивных семей.

— Экий испорченный у вас Пентиум.

— Это верно?

— Нет. В ту же секунду мимо Мэгги пролетел стакан, а мгновением позже он пролетел назад, но уже частями. Мэгги инстинктивно пригнулась, вспоминая первые свои фантазии относительно оперативной работы.

— Извини! Дерьмо! Я возьму отпуск.

— Вместе с Пентиумом. Что еще?

— Четыре минуты вся система висела над обращением yemelya. То есть, она разобрала, что это русское имя, но ведь их обоих зовут иначе. Эта ошибка может быть намеренным оскорблением или симуляцией амнезии. Исследование тут зашло в тупик. В итоге осталась коннотация со сказочным героем-тунеядцем, но мне больше нравится четвертая версия, насчет филологической игры: yemelya — zemelya — zemlyak. Будь милосердна, Мэгги, добей меня. Скажи, что это слово тоже ничего не значит.

— Оно ничего не значит.

— Поклянись.

— Клянусь.

Мэгги ждала, что у Маркуса опять начнется истерика, но он оставался мертвенно спокоен.

— Четыре минуты висела система во всем ФБР. Двенадцать тысяч зеленых друзей. На одно слово, которое обронил один выдуманный русский мудак другому выдуманному русскому мудаку, которое, к тому же, ничего не значит.

Мэгги смотрела на Маркуса, как оператор атомной станции на пульт.

— Может быть, воды? Валидол?

Спокойствие угрожающе затягивалось.

— Мэгги, ты понимаешь, к чему клонишь? Два лица не поддающимся анализу русским текстом склонили друг друга к трудоемким и бессмысленным действиям. Это магия?

— Это Россия.

— Но такие люди могут на деловой встрече вдруг укусить партнера за ухо или вместо серьезной руководящей работы заняться сексом с секретаршей.

— Русские так не делают. Русские мирно сеют редиску, собирают и гноят.

— Спасибо тебе, Мэгги. Ты свободна на сегодня. Иди домой.

— А ты?

— А я, если ты не против, сломаю в мелкую труху вон тот стул, потом оплачу его в финансовом отделе и тоже пойду.

— Можно один вопрос напоследок?

— Уверен.

— А что, Маркус, будет, если мы озаглавим вот этот отчет «Русский менталитет» и подадим его в комиссию при Конгрессе? — задавая этот вопрос, Мэгги незаметно нажала на кнопочку под столом.

— Тебе действительно это интересно?

— Уверена.

— Что ж — для начала нас туда вызовут. Потом мне оторвут яйца, нашинкуют их с латуком и кресс-салатом и заставят меня же их сожрать, при этом нахваливая. Потом вскроют череп, вынут мозг и отправят его на Лонг-Айленд в столовую для бедных, а вместо него засунут Томагоччи, чтобы я мог только хныкать, пока не подохну. Потом приставят ко мне лучшую медсестру в Бронксе, чтобы я никогда не подох, и специальным указом повесят меня над входом в ФБР, чтобы каждый агент усвоил, какие отчеты куда можно подавать. Потом они примутся за тебя… Впрочем, извини, Мэгги, я устал и не могу дать тебе полного представления о том, что они действительно с нами сделают. Это отличается от того, что я тебе тут наплел, как настоящий медведь от плюшевого. Ты довольна?

— Очень много. Вот держи, — Мэгги подала Маркусу кассету.

— Что это?

— То, что ты только что сказал. Засунь в Пентиум и проанализируй. Это представления добропорядочного американца о Конгрессе. Там масса коннотаций.

Маркус задумчиво повертел кассету в руке.

— Ты хочешь сказать, что живая речь чересчур сложна для компьютера?

— В десятку! И мы с тобой это сегодня доказали. Неплохой результат для двух дерьмовых агентов! Так что оставь этого Шолом-Алейхема, все триста страниц. А в конце я напишу на листочке, что они конкретно имели в виду.

— Хорошо, Мэгги. Ты возвращаешь меня к жизни. Пойдем поужинаем?

— Уверена.

Глава 14. Вечерний Нью-Йорк

— Тебе, как всегда, с брусникой и мидиями?

— Как так вышло, Маркус, что всё ФБР в курсе моих вкусов?

— Ты одна из самых симпатичных девчонок в конторе и уж точно самая толковая. Твой рейтинг выше Шакила О'Нила.

— Ты мне льстишь.

Маркус пожал плечами и пошел за пиццей. Мэгги от нечего делать проверила свою косметичку. Все было на месте: и расчесочка, и пинцет для бровей, и тушь. Рассеянно взглянув на стул напротив, она вздрогнула: там сидел Смит.

— Смити! Ты меня напугал.

— Детка, — узко улыбнулся Смит, — когда ты перестанешь трястись, я возьму тебя на задание. Представь: полутемный склад, где простреливается каждый дюйм, повсюду слившиеся с фоном японцы, мешки героина, а ты показываешь удостоверение и на своем русско-английском, так понятном японскому уху, орешь: руки вверх! лицом на пол! отбросить пистолеты на пять шагов! — и прочую хрень. И они отбрасывают пистолеты по кругу друг другу и начинают в тебя палить так, что уши закладывает, а ты, в тесных джинсиках…

— Добрый вечер, Смит.

— Добрый вечер, Маркус. Ты всем разносишь пиццу или только русским?

— Только друзьям.

— Намек понял. Ладно, Мэгги, поболтаем потом. Хай.

— Хай, — лучезарно улыбнулась Мэгги.

— Скользкий тип, — проворчал Маркус после того, как Смит растаял между столов. — Ты знаешь, Мэгги, его биографии нет в Центральном Архиве.

— И что это значит?

Маркус опять пожал плечами.

— Либо что он засекречен, но тогда должна быть информация о том, что он засекречен, и требование паролей, либо…

— Либо что?

— Сам не пойму. Если предположить худшее, то там как раз была бы превосходная легенда и куча бывших соседей и сокурсников, чтобы ее подтвердить. Если только это не спонтанный контрагент. Ладно, только русские работают после конца рабочего дня. Эй, Джереми, сегодня отличная пицца!

Джереми ухмыльнулся от стойки.

— Вруби там Мика Джаггера.

Джереми врубил. Лицо Маркуса слегка расползлось, как подтаявшее мороженое.

— Знаю-знаю, — поднял он ладонь, — это прошлый век, мещанство, тухлятина, кретин и педик, но я его люблю.

— Да люби сколько хочешь, — изумилась Мэгги.

Сзади послышалась возня, потом глухой удар и женский визг, мгновенно захлебнувшийся сдавленным рыданием. Мэгги с Маркусом обернулись. За пару столиков от них курчавая женщина закрыла лицо ладонями, а хлыщ картинно не опускал руку, наслаждаясь физическим превосходством над своей спутницей.