Книга Стокгольмский синдром - Яна Розова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это неправда. Ты врешь!
— Не вру. — В ее голосе нет сомнения. — Вадик, я никому не скажу.
Он опрокидывается назад, падает на задницу. От небольшого сотрясения тазовых костей боль в голове становится ужасной. Вадик закрывает лицо ладонями. Ему страшно.
Он чувствует прикосновение ее легких рук к своим плечам. Они скользят, он ощущает ее объятие.
— Я никому и никогда не скажу, что ты сделал. Пусть режут меня, я не скажу! Я даже придумала, на кого это свалить. Все поверят, правда! — Она пахнет собой, своим женским запахом, немного путом, немного выветрившимися материнскими духами. — Я никому не позволю тебя обидеть. Я клянусь.
— Это же Олежка, — плачет он. — Это же твой брат…
Она лишь крепче прижимает его к себе.
Прежде ее никто не обманывал.
Лариса знала, что все дело в ее отличном инстинкте, подсказывающем правильные решения в отношении подруг и мужчин. Она почти с первого взгляда умела понять, будет ли эта девочка ей завидовать, будет ли говорить гадости, пытаться уколоть, отомстить за то, что она, Лариса, была красивой, благополучной и достаточно умной, чтобы ее любили люди.
Она вмиг распознавала, окажется ли встреченный ею парень жадным мерзавцем, который будет говорить ей в глаза одно, а за глаза — другое. Станет ли он заигрывать с ее приятельницами и погуливать при удобном случае, будет ли унижать и обижать Ларису.
И как она могла ошибиться с Русланом, было совсем непонятно! Она чувствовала в нем человека с чистым сердцем. Он нравился ей, даже несмотря на его многочисленные романы.
Это разные вещи, чувствовала она. Руслан любил женщин, но, предпочитая отношения непостоянные, выбирал для себя тех, чье сердце он не мог бы разбить по определению.
Взять, к примеру, Лилю, ординатора из неврологии. Лиля была нацелена на карьеру, можно было не сомневаться, что спустя пару десятков лет она возглавит больницу. Руслан был для нее разнообразием в серых буднях, просто любовником без матримониальных перспектив, удовольствия ради.
Или Маша Крылова. Та была замужем за богатым обормотом, вредным, но щедрым. Маша одевалась лучше всех в больнице, даже лучше жены главного врача. Понятно, что иногда Маше нужно было подышать свежим воздухом, если вы понимаете, и Руслан был для нее форточкой.
Лариса чувствовала, что лично у нее с доктором Давлетовым совсем другие отношения. С ней, простой медсестрой, он держался почти робко, был изумительно, трогательно ласков. И искренен.
Их отношения почти целый год напоминали жеманный, но забавный менуэт в то время, когда танцующие изнемогали от взаимного острого желания. Лариса не делала первый шаг, потому что не делал первый шаг Руслан. А он не позволял себе приблизиться к ней, опасаясь, что не готов к серьезным отношениям.
Когда все произошло, они оба поняли, что вот это и была та самая любовь, которую они оба так долго ожидали.
Но вдруг что-то переменилось.
Сначала он стал нервным и суетливым, перебивал сам себя, задумывался о чем-то, некстати выходил в другую комнату позвонить. В его словах и поступках появилась несвойственная прежде раздражительность, хоть он и не позволял себе срываться на Ларисе. Она стала спрашивать, что произошло и нужна ли помощь, но Руслан всегда отвечал: все в порядке.
Да уж, вспоминала со злой иронией Лариса, в порядке! Следом за первым периодом охлаждения, а ведь этот раздражительно-суетливый период знаменовал не что иное, как охлаждение, наступил период второй. Руслан стал пропадать. Он отменял свидания, опаздывал на них, а причин не объяснял. Каждый раз, когда Лариса пыталась поговорить с ним по душам, ее мужчина снова становился собой, но длилось это недолго. Утром он был ласков, днем на работе изображал тайную бразильскую страсть, смеша Ларису невозможно потешными выходками, а вечером снова пропадал где-то.
А тут еще и эта самая Злата, вдова друга Руслана, появилась — не развалилась.
Лишь только Лариса увидела голубоглазую девицу в гипсе, как тут же поняла, что в душе Злата — самодовольная фифа. Это не имело особого значения, ведь Лариса была профессионалом, а пациенты всякие встречаются. Это не имело значения до тех пор, пока Руслан, покидая палату вдовы писателя, не стал говорить такие вещи:
— Не понимаю я пациентов, хоть режь, все ноют и жалуются. Им назначено лечение, о них заботятся, следят за их состоянием, чего капризничать?
— Ты, видно, не болел никогда, кукусеночек, — отвечала ему в таких случаях Лариса. — Врачи часто думают, что они не могут заболеть.
Но вот когда доктор заговорил о том, что Злате нужен особый уход и повышенное внимание, Лариса посмотрела на блондинистую пациентку совсем под другим углом зрения. Почему Руслан проводил с ней больше времени, чем с другими пациентами? И почему он хранил ее карту у себя — в своей папке, которую либо постоянно носил с собой, либо оставлял в машине. Даже во время операций он прятал свою потаенную папку так, чтобы никто ее не обнаружил в его отсутствие.
Лариса замечала это, потому что как можно было такое не видеть? Но до поры до времени все замеченное она оставляла без внимания. Она по-прежнему доверяла своему мужчине, полагая, что любить, не доверяя, невозможно.
Но однажды он сказал:
— Нам надо расстаться. Ты должна меня простить, это важно.
Просто открыл рот и сказал это, будто не понимая, что режет Ларису без ножа. И не потрудился объяснить, с какого перепугу она должна вдруг взять — и перестать его любить!
И вот после этого Лариса стала за ним следить.
Злата уже знала, кому она продаст квартиру возле парка Менделеева. Ставку она сделала на сына «Гродинбанка», которому папа уже покупал в свое время однокомнатную квартиру в агентстве «Студио М». Сейчас сынок подрос, ему требовалось более шикарное жилье, и Злата об этом знала.
Сыном «Гродинбанка» риелторы называли сына управляющего «Гродинбанком», ведь было ясно, что сын управляющего живет за счет всего банка, а вовсе не подачками с папиной зарплаты. Ясно было и то, что управляющий был все равно что царек в своем царстве. Это становилось очевидным при сравнении зарплаты кассирши и зарплаты управляющего. Кассирша получала ровно в десять раз меньше, но работала с 10.00 и до 19.00 с сорокапятиминутным перерывом, и отвечала за каждый грош. Заметим притом, что управляющий привык управлять с 11.00 и до 16.00 с двухчасовым перерывом, который он имел обыкновение проводить в одном из ресторанов города.
Сын «Гродинбанка» вырос необаятельным толстяком. Его сущность, возможно, не была так уж убога, но лишнее подкожное сало мешало ему правильно отображать свои эмоции с помощью мимических мышц или поз, поэтому выглядел он как человек замкнутый. Недалекость клиента обнаруживалась благодаря его потугам выглядеть проницательным.
