Книга Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских - Роланд Харингтон

— Я не собираюсь быть твоей дойной аспиранткой.

— Танку всего десять месяцев. С медицинской точки зрения он является — подчеркиваю — грудным младенцем.

— Подумаешь!

— Ты ему мать или кто?

— Отстань, мужлан!

— Фигушки!

Встревоженные родительской перебранкой, Кадавр и Танк подали голос — попугай крикливый, младенец плаксивый.

Но жену это не смутило.

— Роланд, у меня нет времени для пустых разговоров. Я готовлюсь к выступлению на собрании гендер-товарок, где мы будем обсуждать вопрос об угнетении женщин в современном обществе, — прошипела свирепая сушка, продолжая барабанить во все пальцы по клавиатуре компьютера.

— S. O. S., O. K.?[58]— вырвался у меня стон, но Сузан и бюстом не повела.

Даже матушка, которой я побежал жаловаться, не смогла убедить невестку снять лифчик сына младшего ради.

Известно, что, когда супругов начинают раздражать привычки или части тела друг друга, всему делу каюк. Вспомните Анну Каренину, которая после знакомства с Вронским начинает разглядывать уши мужа. Их оттопыренность отвращает героиню от Алексея-мужа и толкает ее к Алексею-любовнику. Как будто у того не было ушей!

После окологрудного конфликта я стал замечать, что в момент смеха или секса жена показывает зубы аж до десен. Мне вспомнился предбрачный матушкин комментарий на сей счет, и я удивился ее прозорливости. Каждый раз, когда я теперь встречался с Сузан, я нарочно смотрел ей в рот и невольно содрогался.

Последствия были вот какие. Пока супруга недописывала курсовую и недокармливала Танкреда, я проделал дырку в заборе и начал в нее суваться. За забором простирался злачный беспредел, альтернативный мир страсти. В этом мире я был как прекрасный разноцветный фазан, фланирующий в окружении стаи амурных фазанок, — шестидевяток, сосулек, аналитичек.

Не брак, а бардак!

В дрожаньи губ и судорогах ног

Я различал сигналы сладострастья,

Когда, летая над тобой, как бог,

Я брал тебя за тонкие запястья.

И в спазмах нестерпимого тепла

Затвердевал и таял жезл тайный.

Стон лани, всхлип косули, крик орла:

Симфония любви необычайной.

Весь день, всю ночь ты поклонялась мне

И целовала мускулы стальные.

Пока я отдыхал в усталом сне,

Ты пела песни — страсти позывные.

Под утро я возвращался в семейный дом с блуждающим, блудливым взором, ощущая свой срам и одновременно гордясь им. Затем начинались конжугальные разборки.

— Задержался в библиотеке, — врал я супруге, — ты не представляешь, как много я работаю над очередной монографией.

Сузан закатывала глаза и укоризненно трясла детьми, взывая к моей совести, а затем била о пол сервиз «Portmeirion» — свадебный подарок матушки. В заключение мы расходились по своим комнатам, а Кадавр, каркая, клевал осколки.

Но однажды, вместо того чтобы крушить посуду, жена схватила колыбельки с сыновьями, завернулась в синий плащ «Burberry» и исчезла на все времена.

Началась эпопея развода. Сузан натравила на меня ядовитого адвоката, надеясь заграбастать дом, капиталы и даже несчастный «Бьюик». Но я отказался сдаться перед грабительницей. На процессе в никсонвильском городском суде выступил с оправдательной речью, которая морально подавила подлую профессоршу.

— Если госпожа Харингтон будет требовать алименты, я напишу книгу про первую жену Петра Великого, — угрожающе сказал я.

Сузан побледнела от страха, ибо как вечная студентка-славистка хорошо знала семейную историю знаменитого императора. Правда, суд все равно заставил меня дать ей мешок денег, якобы на воспитание детей. Выписывая бывшей суженой чек размером с бюджет Зимбабве, я гордо произнес:

— This is a small price to pay for freedom from femdom![59]

Но даже после неправедного брака я отказался пойти в мизогинисты. Не все девы дщери дьявола! Замечу, что подобное понимание слабосильного пола редкость среди мужчин.

Сколько ночей провел в постбрачном трансе, разглядывая портрет, который висит над моим камином. Парижское кафе, юная блондинка… Ланиты-персики, нога любви… Такой пятьдесят лет тому назад уличный художник изобразил матушку. Тогда она даже в самых сокровенных своих фантазиях не могла предположить, что ей предстоит зачать, проносить и произвести на свет меня.

У матери in utero[60]

Ребенка убаюкало.

Будучи дворянкой-эмигранткой, зачитывавшейся Алдановым, матушка не жаловала советскую литературу. На книжных полках нашего замка вы бы не нашли классиков соцреализма! Впрочем, некоторые избранные произведения членов Союза писателей она все-таки не включила в свой index librorum prohibitorum,[61]например стихи Щипачева про любовь и романы Кожевникова про шпионов.

В этой связи расскажу про памятный урок, который матушка преподала мне еще в период пуберитета. И тогда и потом ее нотации не раз спасали меня от жизненных ошибок, если не считать женитьбы на коварной аспирантке. Но — первый брак комом.

Мудрость матери

Однажды родительница усадила шестнадцатилетнего меня на свои стройные колени (мы всегда были близки) и завела задушевный разговор.

— Роланд, я знаю, ты часто думаешь о сексе.

— Но maman, я чист перед вами.

— Не волнуйся, сынок, у всех Хакенов горячая кровь. Это наша фамильная черта.

Я томно прикрыл глаза.

— Скоро ты будешь взрослый. Коли встретишь девицу, с которой тебе захочется войти в связь, вели ей прочитать вслух следующий отрывок. Выражение лица и голоса твоей пассии покажет, каким будет ее поведение как в кровати, так и на кухне.

Я заразительно рассмеялся.

Мать взяла с кофейного столика толстую книгу и развернула ее где-то посередине.

— «Держи меня все время в подчинении. Беспрестанно напоминай мне, что я твоя слепо тебя любящая, не рассуждающая раба… Окрыленность дана тебе, чтобы на крыльях улетать за облака, а мне, женщине, чтобы прижиматься к земле и крыльями прикрывать птенца от опасности».

Сидя на матушке, я таял и млел, тронутый этими словами благородного женского унижения. Сколько неизбывной, диалектической любви к страданию они в себе содержали!

Никогда не забуду наш тогдашний разговор. Никогда не забуду, с каким благоговением смотрела мать на сына, смотревшего на нее с благоволением…