Книга Интимные подробности - Ален де Боттон

1 — Леди Леттис

2 — Уильям, 7-й граф Бьючампский

3 — Уильям Лигон, 8-й граф Бьючампский

4 — Преп. Хью

5 — Леди Леттис

6 — Леди Сибелл

7 — Леди Мэри

8 — Леди Дороти

9 — Преп. Ричард

— Знаешь, это смешно, но я точно не помню, сколько лет моему отцу. Выглядит он чуть постарше вон того мужчины, — сказала Изабель. Мы стояли на Гайд-Парк-Корнер, дожидаясь, когда красный свет светофора сменится зеленым, и она указала на «ягуар» рядом с нами, пассажир которого говорил по телефону.

— Только он далеко не так богат, и волос у него поменьше. Но роскошной шевелюрой он никогда не мог похвастаться, даже в молодости. Кажется, не так давно заходил разговор о том, чтобы отпраздновать его шестидесятилетие, а он заявил, что праздновать тут нечего, и идея заглохла, — о, наконец-то зеленый! — а вот когда это было, я не помню. Ну давай же, бабуля, шевелись! — воскликнула Изабель, обращаясь к даме, которая сидела за рулем стоящего впереди автомобиля и, похоже, решила дожидаться очередного переключения светофора.

— А как насчет остальных членов семьи?

— Насчет остальных? Я иногда думаю, что меня обронил пролетавший мимо аист, а семья — это что-то эфемерное. Понятия не имею, что творится с моими двоюродными братьями и сестрами, не говоря уже о троюродных. Из-за того, что мои родители поженились в спешке — можно сказать, вынужденно, — некоторые родственники просто перестали с нами общаться. К этому приложили руку родители матери, мои богатенькие бабушка и дедушка. Семью отца они считали чересчур плебейской, да вдобавок еще были антисемитами. Дед моего отца, — господи, как давно это было! — еврей, он эмигрировал из Польши. Жил в Лидсе, работал помощником адвоката. Женился на служанке босса, простой девушке из Йоркшира, доброй протестантке, которая взяла фамилию мужа и стала Райцман. По какой полосе мне ехать?

— По той.

— Спасибо. Потом у них родился отец моего отца, который сменил фамилию на Роджерс. Я его помню смутно, видела только в детстве. Он и моя бабушка жили в Финчли, и в их доме пахло, как в больнице, потому что дедушка страдал какой-то кожной болезнью и постоянно натирался лечебными мазями. Умерли они один за другим, в течение шести месяцев, когда мне было семь или восемь лет. С материнской стороны родня была побогаче. Дед служил в армии, был генералом в Индии, поэтому в доме было много вещей в индийском стиле и царила особая грусть, означавшая, что ничто и никогда уже не будет так, как там, на тенистых верандах Пенджаба… Моя тетя, сестра матери, уехала в Америку — возможно, чтобы cбежать от семьи, — и теперь живет в Тусоне[26]со своим мужем Джесси, он биолог. Она стала стопроцентной американкой, а ее дети — их я почти не знаю и не очень-то люблю — играют в бейсбол, развлекают зрителей на трибунах перед соревнованиями и все такое. Ее муж — родственник того парня, что изобрел степлер.

— А?

— Ну, он же не появился сам по себе, кто-то должен был его изобрести. Далее, у отца есть брат и сестра. Точнее, брат не совсем считается — у него еще в шестидесятых съехала крыша, и теперь он живет в «караване»[27]где-то в Уэльсе. Пишет стихи в духе битников и дружил с Гинзбергом[28]— по крайней мере, по словам отца. Правда, я читала книгу о битниках, и там о нем не было ни слова; может быть, отцу просто хотелось, чтобы его брат казался более важной персоной. А вот тетю Джейнис я знаю довольно хорошо. Она до ужаса консервативна и страдает ксенофобией. Никогда не уезжала из Англии даже на уик-энд, по десять раз на дню прибирается в доме и страшно боится обнаружить волос в своей тарелке. Как-то раз нашла один в ризотто, которое приготовила мама, так едва не загремела в больницу.

— Таков, — продолжала Изабель, — краткий обзор моей семьи, с членами которой, надеюсь, ты никогда не познакомишься. Во всяком случае, они спасли тебя от моей автомобильной музыкальной коллекции — благодаря им мы и не заметили, как добрались до Барбикана.[29]Смотри-ка, нам сегодня везет — даже место для парковки есть! — воскликнула она, давая задний ход, чтобы втиснуться в зазор между бетономешалкой и фургоном.

Хотя Изабель уверяла, что рассказала мне все, ее фамильное древо явно оставалось всего лишь наброском, поскольку о многих ветвях она, по собственному признанию, не знала, а что-то просто оставила за кадром. Не удивительно, что биографам, чтобы создать генеалогию, приходится проконсультироваться со всем семейством героя, а затем тщательно сравнить версии родственников с материалами, хранящимися в архивах, и свидетельствами о рождении и смерти. Семья — довольно сложная конструкция, и это напоминает нам о том, какая гигантская работа предстоит любому биографу и об уважении, которого достойны его усилия. Ведь в конце концов биограф предлагает миру законченное произведение, в котором прослежен путь каждого сводного ребенка и каждого письма, — очередную победу, одержанную в вечной войне против забвения.

Потому-то мы так восхищаемся скрупулезностью, с которой биограф Ричард Эллманн изучал историю семьи Джойса. Есть что-то экстраординарное в человеке, который проследил хронологию школьной карьеры отца Джойса (выяснил, что мальчик поступил в колледж «Сент-Колманс» 17 марта 1859 г. и, поскольку там ему не понравилось, покинул это заведение 19 февраля 1860 г.), а также не забыл сообщить нам, что за ним осталось семь фунтов долга за обучение.[30]

Правда, биографы, с их страстью к архивным изысканиям, нередко упускают из вида маленький, но существенный нюанс нашего отношения к собственному фамильному древу. Несмотря на отчаянные усилия припомнить год рождения отца или имя кузена из Новой Шотландии, который женился на девушке из Перта (а может быть, Бронуина или Бетани?), нам зачастую удается удержать в памяти едва ли половину своей семейной истории. Генеалогия тонет в постыдном мраке, а дни рождения и имена родни помнятся так же смутно, как исторические даты и имена королей и королев, которые мы зубрили в школе; иными словами, о своих истоках мы можем сказать так же мало, как и о том, что ждет нас впереди.

И тогда наше восхищение точностью профессора Эллманна омрачается толикой сомнения. Постойте-ка, а что знал об этом сам герой титанического исследования, сам Джеймс Джойс? Наверное, ему было известно, что отцу не понравилась учеба в колледже «Сент-Колманс», и что в семье было туго с деньгами, но знал ли он, что отец покинул колледж именно 19 февраля, а не 18-го или 20-го? Знал ли, что долг за обучение составил именно семь фунтов, а не шесть?