Книга Американский пирог - Майкл Ли Уэст

ФРЕДДИ

Мы с Сэмом остановились в отеле «Мирабель», в самом центре Герреро-Негро, и всю ночь мне снился тот кит. То я видела, как водоворот швыряет меня о скалу, то — как уплывает моя маска. Один раз я с криком проснулась, и Сэм принялся обнимать меня.

— Ш-ш-ш, успокойся, — твердил он, целуя мои волосы.

— Но я задыхаюсь, — кричала я.

— Ничего подобного. Это сон, — сказал он и чмокнул меня в ладошку. — Всего лишь сон.

Я перевернулась на бок, прихватив с собой его руку, а он прижался ко мне и, вытянув ноги, пощекотал пальцами мои ступни. От него исходило тепло, которое чувствовалось даже сквозь ночную рубашку. Мне хотелось сказать ему: «Сэм, меня мучают страхи. Помоги мне прогнать их», хотелось объяснить, что у меня ужасная наследственность, ведь все женщины в нашей семье — настоящие паникерши. На Джо-Нелл это почему-то не сказалось, зато Элинор превратилась в пугливую клушу, которая постоянно следит за статистикой преступлений. Меня же просто мучают страхи. Каждую осень, когда мы с Сэмом едем в Мексику, я боюсь подводных течений, мелководья, бурь, волн прибоя, контрабандистов и непонятных щелчков в моторе. Меня пугает целый ряд потенциально опасных (хотя и вполне заурядных) вещей, например: ночные плавания, туманы на дорогах, непрожаренные бифштексы, возможно зараженные кишечной палочкой, или не проверенные на сальмонеллы моллюски.

Но больше всего я дрожу за наш брак. У нас с Сэмом общая постель, общая профессия, общие политические убеждения, но в мелочах мы удивительно разные. Я ненавижу беспорядок, грязь просто сводит меня с ума. Вероятно, это напоминает мне тот хаос, что царил вокруг меня в детстве. Моя мать, Руфи, перед смертью стала копить всяческий хлам. В пузырьках из-под ополаскивателя для рта она держала виски и прятала эти запасы в старых обувных коробках. На кухне громоздились целые батареи пустых майонезных банок, горы бумажных пакетов и кипы газет. Все это лежало кучами вдоль стен даже в столовой. Газеты она собирала для запасной спальни, где порхали ее обожаемые попугайчики, то и дело взлетавшие на карнизы или врезавшиеся в оконное стекло. Весь пол там устилали намокшие газеты, а в воздухе вились ленивые и мохнатые мошки, которые размножались в корме для птиц.

И вот я выросла педантичной чистюлей. Разумеется, это что-то вроде защитной реакции, но к чему мне с ней бороться? Порядок помогает мне не сойти с ума. Поверхность моего письменного стола всегда абсолютно пуста и так и сияет полировкой. Свои письма я вскрываю над мусорным ведром и так и норовлю разложить все продукты и кухонные принадлежности в алфавитном порядке: соус «Тамари» рядом с туалетной бумагой, тортеллини и трюфелями. Моя бабка коллекционирует солонки и перечницы, сделанные в Японии в период оккупации, а я вот не коллекционирую ничего. Зато в еде, как ни странно, я совсем не такая спартанка. Люблю поесть мяса каждый день, особенно жареного или запеченного в гриле, а на десерт — по два рожка шоколадного с арахисовым маслом мороженого «Баскин-Роббинс». А больше всего на свете мне нравится просто сидеть сложа руки! Нет, я серьезно: просто сидеть у окна и разглядывать залитый солнцем залив Томалес.

Сэм же неутомим, как заводной волчок. Он работает за шведским бюро с выдвижной крышкой, все полки которого забиты старыми квитанциями «Американ экспресс», фотографиями китов, нераспечатанными письмами из «Паблишерз клиринг-хаус» и даже чеками из продуктовых магазинов. И он коллекционирует свои трофеи, добытые под водой. По большей части это ракушки, в которых он хранит скрепки для бумаг и липкую ленту. Его журнальный столик завален научной периодикой, книгами о китах и старыми выпусками «Тайм» и «Нью рипаблик». Для ученого он невероятно хозяйственен: сам меняет плитку на кухне, прочищает засорившуюся раковину и зашпаклевывает трещины в потолке. Мистеру Эспаю он помогает считать и даже клеймить овец. Но его подлинный конек — это ремонт автомобилей. Жители Дьюи постоянно обращаются к нему с просьбой устранить неполадки в лодочных моторах.

Я просто без ума от него. Он такой талантливый, энергичный, разносторонний, оригинальный и преданный работе. И все же (на мой взгляд) Сэм частенько перегибает палку. Вот, например, питание: ему недостаточно быть просто вегетарианцем. Нет, он веган, то есть не приемлет никакой животной пищи, включая молоко, яйца и сыр. Он даже не притронется к вполне безобидному на вид капустному салату, если вдруг заподозрит, что тот заправлен майонезом. Я-то буквально жить не могу без жареных бараньих ребрышек, салата «Цезарь» и лимонных меренг. А рацион Сэма состоит из шпината, чечевицы, тушеной капусты, вегетарианского творога на основе тофу[3], яблочного сока, питательных дрожжей и йогурта из соевого молока. Каждый раз, когда мы едем в Мексику, он просто морит себя голодом. «Важно не то, чем жертвуешь, — говорит он при этом, — а то, что благодаря этому открываешь».

Вегетарианство для него — дело принципа. Киты сейчас почти на грани исчезновения, и своим образом жизни Сэм старается сделать мир пусть не идеальным, но хотя бы чуточку менее хищным. Он активный борец за права животных и носит пластиковые ремни и кроссовки даже на официальных приемах. Кожу, шерсть или шелк он не наденет даже под пытками и ни за что не попробует меда. Он отнюдь не буян, но так и мечтает окатить чью-нибудь норковую шубку кислотно-зеленой фосфоресцирующей краской. Целый угол в нашей кухне в Дьюи он отвел под контейнеры для различных сортов мусора и регулярно перерывает их, вытаскивая все, что я по рассеянности бросила не туда. «Как ты, такая патологическая чистюля, — говорит он при этом, — можешь бросать пластиковую штуковину в органические отходы?»

И мое молчание в таких случаях кажется проявлением пассивной агрессии. Не знаю, много ли пар ссорится из-за еды, но наша кухня как-то раз превратилась в настоящее поле боя. Поскольку я выросла среди профессиональных кондитеров, мне ужасно хотелось испечь ему на день рождения нормальный праздничный торт, но из-за его изуверской диеты это было невозможно. В итоге я соорудила «торт» из куска тофу и украсила его одной-единственной свечкой. Но, поскольку преподнесла я его с мрачным видом и обозвала Сэма фанатиком-экстремистом, он начал захламлять наш дом кулинарными каталогами. Я все боялась, что одна из огромных стопок опрокинется и раздавит кого-нибудь из нас насмерть.

Сейчас я стараюсь не вспоминать об этом, но два года назад Сэм отчаянно влюбился в другую женщину. Я не шучу. «Отчаянно», потому что толкование этого слова, данное в Вебстеровском словаре, наиболее точно соответствует тому, как он влюбился: чрезвычайно сильно, стремительно и совершенно безоглядно. Эта женщина была моей ровесницей, но в остальном мы с ней абсолютно непохожи. Эта белокурая и голубоглазая лактовегетарианка работает художницей и живет в Сан-Франциско. Ее зовут Андреа, и у нее две дочери от первого брака. При мысли о ней мне всегда представляется худышка, которая поливает кусок холста соевым йогуртом, в окружении детей, уплетающих проросшие бобы. Она обвивает Сэма длинными, тонкими руками, пальцы которых перепачканы жженой умброй.