Книга Канон, звучащий вечно. Книга 3. Любовь на Итурупе - Масахико Симада

Те, кто в детстве был бойскаутом, худо-бедно справятся с подобной задачей. Каждый день – битва за выживание. Но как победить эту безмерную тоску?

Неужели есть способы преодолеть меланхолию, многократно усиливающуюся под небом с тяжело нависающими тучами цвета цемента, на морском берегу, монотонно омываемом волнами, в шуме прибоя, в котором слышны вздохи и стоны морских течений? Самая большая опасность на острове заключается в том, что, болтаясь без дела в баре у Ивана или на улицах Курильска, чувствуешь, как незаметно подступает желание свести счеты с жизнью. Стоило мне переехать из комнаты Богдановых в номер единственного на острове «отеля», и тоска превратилась в расплывчатую бесформенную тень, которая неотступно следовала за мной. Тень проникала в мои сны, она впивалась когтями мне в виски, скребла по нервам. Как только в комнате делалось темно, тень оживала, и мне приходилось спать с зажженным светом.

Помимо меня у старика Эруму собирались молодые ученики. Среди них – Нинин брат Костя. Он останавливался в доме у Эруму и от него ездил в школу в Курильске. Поговаривали, что Мария Григорьевна – дочь давней возлюбленной Эруму. У старика не было детей, и он всячески баловал Костю, который, вполне возможно, приходился ему внуком. Эруму разглядел в Косте шаманские способности и щедро делился с юным учеником мудростью, которой обладал сам.

В молодости Эруму научил охоте один айн с Сахалина, и сейчас, хотя ему было уже за восемьдесят, Эруму продолжал охотиться. Все охотники на острове учились у него. Получалось, что, пользуясь дарами леса, все они следовали традиции айнов. Айны изучали лесную жизнь, подражая медвежьим повадкам. На острове айны уже не жили, но их традиции и медведи остались. Охотники вынуждены были учиться способам выживания в природных условиях острова непосредственно у медведей.

– Медведь – бог, сошедший на землю. Богам, существующим на том свете, нравится жить в нашем мире, вот они иногда и навещают его. Говорят, для них наш остров лучше рая. Боги принимают облик зверя и спускаются к людям. Но, однажды надев на себя звериную шкуру, они больше не могут ее снять. Поэтому, чтобы снова вернуться в рай, им нужна наша помощь. Мы охотимся, снимаем с медведя шкуру, едим его мясо, совершаем обряд и отправляем бога обратно. На острове не осталось тех, кто умеет совершать обряд. В нем заключена магическая сила, и если не выполнять его так, как повелось издревле, сила исчезнет. Нельзя забывать и о молитве. Убитый медведь по своей воле принес себя нам в жертву, нужно заботливо похоронить его, чтобы он не мстил нам.

Старик Эруму убил не один десяток медведей, дома у него лежали медвежьи шкуры, на полке, сделанной из выброшенного на берег дерева, будто на алтаре, стояли медвежьи черепа. Он старался жить по обычаям древних охотников, которые почитали животных и подражали их поведению.

Он говорил:

– Я не боюсь смерти. Все течет, все изменяется. Жизнь рождается из смерти. Засыхающее дерево дает новые побеги, вот так и мертвые служат началом новой жизни.

Если это правда и мне удастся в нее поверить, мое тело, однажды оставшись без души, наверное, сможет найти другую на этом острове.

Старик Эруму повел школьников в лес, я пошел вместе с ними. Мы подолгу разглядывали травы и грибы, на которые указывал старик, запоминая, какие из них съедобные, а какие ядовитые. Одну травку, которая пахла как чеснок, высушив, можно было добавлять в печенье, другую – курить, как табак, от нее становилось веселее на душе. Наверное, первая – черемша, а вторая – конопля. Я узнал, что если сорвать огромный, как зонт, лист белокопытника и срезать ножом черенок, то можно набрать целый стакан воды. Еще меня научили, как этими листьями покрывать крышу. Сломать черенок у основания листа, отделить тонкую кожицу, обмотать ею ветки, служащие остовом крыши, а листья разложить как черепицу. Теперь я стал частенько валяться под самодельным навесом, прислушиваясь к лесным звукам.

Костя лежал со мной рядом, и я видел в нем самого себя в детстве. Я вспомнил, как в детские годы я соорудил домик из картонок в парке, забрался в него и грезил о любви. Дети учатся справляться с чувствами, убегая из дома. Силой своего воображения они придумывают богов или обряды, которые помогают исполнить их желания и избавляют от страхов. Я поворачивался лицом к стене парка, к которой была приделана горка, и звал умерших отца или мать, надеясь, что они подбодрят меня. Выбегал на берег реки, бросал в нее камешки, смотрел, как сверкает поверхность воды, отражающая лучи закатного солнца. Река уносила с собой мои вздохи, гнев и обиды.

Человек строит свою жизнь с верой во что-то. В детстве – в отца и мать, в юности – в дружбу. Он горячо увлекается спортом, музыкой или любимыми исполнителями. Позже хочет посвятить себя политике, управлению обществом, науке или заняться самосовершенствованием. Я когда-то строил свою жизнь, веря в любимую. Пел голосом неземной женщины только для того, чтобы на меня обратила внимание та, которую люблю. Эта память о прошлой жизни до сих пор бередит мою душу. В тот миг, когда моя любимая стала супругой будущего императора, я умер. Потеряв то, во что веришь, лишаешься души. Ведь душа живет благодаря вере. Наверняка и безграничная тоска, неотступно следующая за мной, – свидетельство моего краха.

Старик Эруму пробормотал, ни к кому не обращаясь:

– И животные и даже растения поддерживают нашу жизнь, принося себя в жертву. Вот и нам нужно у них поучиться.

Пока я обдумывал смысл его слов, на душе неожиданно полегчало. Вот оно что! Я приехал на остров вернуть потерянную веру. А моя беспредельная тоска – испытание, пройдя которое я смогу возродить то, что потерял.

Старик Эруму закрыл глаза, вспоминая о женщине, которую любил когда-то:

– Хорошо ли ей на том свете? Не забыла ли она обо мне? Вот бы умереть во сне, лежа здесь, под навесом из листьев. А лес заберет меня обратно.

11

Поискав, что вынесло на берег сегодня (это превратилось в мое повседневное занятие), и не найдя ничего интересного, я вернулся в «отель» и начал писать письмо-отчет. Ко мне заглянул Костя. Он тоже после уроков бродил по берегу и пришел похвастаться своей находкой. Я посмотрел, что он прячет за спиной, и невольно прищелкнул языком от удивления. Я спросил, знает ли он, что это такое. Костя прикинулся знатоком:

– Вывеска японского магазина, да?

Я объяснил ему:

– Это назвается «сотоба», дощечка, которую выставляют на могиле в память об умершем.

– Что же теперь делать? – помрачнел Костя.

Вот уж действительно. Просто так не выкинешь. Я нашел в поминальной дощечке что-то общее с самим собой. Добралась до острова по морю из дальних краев. Может, оставить ее в лесу, там, куда возвращаются души умерших? Если даже поминальные дощечки плывут именно сюда, значит, этот остров и впрямь страна мертвых.

Водя пальцем по иероглифам, написанным черной тушью, Костя смущенно спросил:

– Что здесь написано?

– Имя умершего. Это посмертное имя, которое будет использоваться на том свете. В Японии считают, что умершие перерождаются совсем в других людей, они оставляют в этом мире все: и имена, которые носили при жизни, и характер, и заработанные деньги, и мысли, и любимых. Но мы, живые, хорошо помним, какими они были, пока не ушли в мир иной. Умершие сохраняют свой прежний облик только в памяти живущих на этом свете.