Книга Стрела бога - Чинуа Ачебе

— Право, мне уже, кажется, достаточно…

— Чепуха. Обед будет готов не раньше чем через час. Хотите выпить чего-нибудь другого? Виски? — Кларк скрепя сердце согласился еще на одну порцию бренди.

— Какая интересная коллекция огнестрельного оружия! — Кларк мучительно напрягался, подыскивая какую-нибудь новую тему для разговора. И вот, к счастью, он заметил эту коллекцию диковинных ружей, расставленных, словно военные трофеи, у низкого окна гостиной. — Это ружья туземцев? — Он случайно напал на благодатную тему.

Капитан Уинтерботтом весь преобразился.

— У этих ружей своя долгая и любопытная история. Окперийцы и их соседи умуарцы — лютые враги. Вернее, были врагами до моего появления на сцене. Между ними завязалась жестокая война из-за клочка земли. Эту кровавую распрю усугублял тот факт, что окперийцы радушно приняли миссионеров и представителей правительства, тогда как умуарцы продолжали пребывать в невежестве. Лишь последние лет пять положение в Умуаро начало меняться. Скажу без ложной скромности, что перемена эта произошла после того, как я собрал там и публично уничтожил все огнестрельное оружие, за исключением, разумеется, вот этой самой коллекции. Вы станете часто бывать в тех местах во время своих объездов. Если услышите разговоры об Отиджи-Эгбе, знайте, что это говорят обо мне. Отиджи-Эгбе означает Сокрушитель Ружей. Мне даже рассказывали, что все дети, рожденные в том году, образуют особую возрастную группу, получившую название «Сломанные ружья».

— Необыкновенно интересно. Как далеко отсюда та, другая деревня — Умуаро? — Кларк инстинктивно почувствовал, что чем более несведущим он будет казаться, тем лучше.

— О, милях в шести, не больше. Но для туземца это чужая страна. В отличие от некоторых более развитых племен Северной Нигерии и отчасти Западной Нигерии, народность ибо никогда не имела ничего похожего на централизованную власть. А наше начальство никак не может этого уразуметь.

— Вот оно что, понимаю.

— Эта война между Умуаро и Окпери началась довольно занятным образом. Я выяснил картину во всех подробностях… Бонифас! Вам не подлить, мистер Кларк? Нет? Вы должны больше пить, это помогает от малярии… Так вот; война эта началась из-за того, что в один прекрасный день житель Умуаро пришел в гости к своему другу окперийцу и после пары галлонов пальмового вина — они ведь способны выдуть невероятное количество этой дряни — умуарец, упившийся пальмовым вином своего приятеля, схватил его икенгу и переломил надвое. А икенга, надо вам сказать, — это самый главный идол мужчины народности ибо, олицетворение его предков, которым он ежедневно делает жертвоприношения. Когда мужчина умирает, его икенгу ломают на две части; одну половинку погребают вместе с ним, другую выбрасывают. Так что вы можете представить себе все значение того, что наделал наш друг-умуарец, разломав пополам этот фетиш хозяина дома. Он совершил наисквернейшее надругательство. Оскорбленный хозяин схватил ружье и уложил гостя наповал. И тогда между двумя деревнями вспыхнула самая настоящая война, продолжавшаяся до тех пор, покуда не вмешался я. Разобрав вопрос о праве собственности на спорный участок, который был косвенной причиной всей этой заварухи, я абсолютно точно установил, что земля принадлежит Окпери. Должен сказать, что все свидетели, дававшие мне показания — причем как с той, так и с другой стороны, — лжесвидетельствовали. Когда имеешь дело с туземцами, нельзя ни на минуту забывать, что они большие лгунишки, совсем как дети. Притом лгут они не просто для того, чтобы выпутаться из неприятностей. Иной раз они могут испортить себе все дело бесцельной ложью. И лишь один-единственный человек — он в Умуаро что-то вроде жреца и царя одновременно — свидетельствовал против своих родичей. Не знаю точно, чем это объяснялось, но, по-моему, он не смел нарушить какое-то грозное табу. Впрочем, мужчина этот — импозантная, впечатляющая фигура. Кожа у него очень светлая, почти красная. Среди ибо иногда встречаются люди с подобным цветом кожи. У меня есть на этот счет своя теория: в далеком прошлом народность ибо, по-видимому, ассимилировала какое-то небольшое племя не негроидного происхождения и с таким же цветом кожи, как у индейцев Америки. Ну, а теперь прошу к столу, — сказал Уинтерботтом, вставая.

Глава четвертая

За пять лет, прошедших с тех пор, как белый человек сломал ружья умуарцев, вражда между Эзеулу и Нвакой из Умуннеоры, все больше разгораясь, достигла той степени остроты, которую в Умуаро называют «убей и забери себе голову». Как и следовало ожидать, в эту распрю оказались втянутыми их односельчане, и вскоре в обеих деревнях уже рассказывались истории о том, как кто-то кого-то пытался отравить. После этого мало кто из жителей одной деревни отваживался притронуться к пальмовому вину или ореху кола, которые побывали в руках у обитателей другой.

Нвака прославился смелостью своих высказываний; язык у него и впрямь был как бритва. Однако в тот вечер, когда он, выступая у себя во дворе перед единомышленниками, почти пригрозил Улу, напомнив ему о судьбе другого божества, не оправдавшего ожиданий своего народа, многие испугались за него. Да, действительно, жители Анинты сожгли одного из своих богов и прогнали его жреца. Но отсюда вовсе не следовало, что Улу тоже потерпит, чтобы его запугивали и унижали. Надо думать, Нвака рассчитывал на поддержку бога—покровителя его деревни. Но ведь не так уж глупо говорят старики: человек может пользоваться покровительством Нгву, а все же погибнуть от руки Оджукву.

Однако Нвака не поплатился за свое безрассудство. Ни головная боль, ни резь в животе его не мучили, и он не стонал посреди ночи. Похоже, именно об этом пропел он на празднике Идемили в том году. У него была замечательная маска, в которой он появлялся по таким большим праздникам. Маска эта называлась Огаланья, что значит Владелец Богатств, и каждый раз в праздник Идемили на ило Умуннеоры толпами собирались жители всех деревень Умуаро и соседи умуарцев, чтобы посмотреть на эту великолепную маску, украшенную зеркальцами и богатыми многоцветными тканями.

В тот год Огаланья пропел речитативом монолог, полный хвастовства. Некоторые из слушателей, понимавшие язык духов предков, утверждали, что Нвака говорил о вызове, который он бросил богу Улу.

— Собравшийся народ, слушай и внимай моим словам. В Краю неведомого есть такое место, куда не отваживается заходить ни человек, ни дух, если правой рукой он не держится за друзей, а левой рукой — за родичей. Но я, Огаланья, злой пес, согревающий свое тело с головы, я не брал с собой ни друзей, ни родню и все же отправился туда.

Флейта назвала его Огаланья Аджо Ммо, и ей гулко вторил большой барабан.

— Когда я добрался до этого места, первый, с кем я подружился, оказался колдуном. Второй, с кем я подружился, оказался отравителем. А третий, с кем я подружился, был прокаженный. Я, Огаланья, грозный, могущественный и неустрашимый, подружился с прокаженным, от которого бежит даже отравитель!

Снова заговорили флейта и барабан. Огаланья, приплясывая, сделал несколько шагов вправо, затем несколько шагов влево, резко повернулся и разрезал воздух своим мачете: