Книга 17 м/с - Аглая Дюрсо

Он сказал, что неподалеку есть такой магазин. И он работает круглосуточно.

Я признала это целесообразным. Потому что производители поролона всегда должны рассчитывать на тех, кого припрет делать крылья в три часа ночи. Потому что в это время им рассчитывать совершенно не на кого.

Этот магазин назывался «Твой дом». Мы в нем были единственными посетителями. На нас вышли посмотреть все работники. Те, кто в магазине не потерялся (таких, думаю, было немало). Мой приятель страшно застеснялся спрашивать у них про крылья. Он сказал, что будем прочесывать. Будем проводить мониторинг квадратно-гнездовым методом. Я подумала, что за это время мы спокойненько смогли бы съездить в Донецк, потому что магазин был все-таки очень большой. А в Донецке поролон производят на экологически вредных предприятиях, и его там можно купить с пылу с жару.

Это был совершенно не «мой дом», надо в этом признаться. Там было столько дубового бруса. Там было столько бронзулеток. Люстр, размером с гамак, шкафов, в которых можно жить. Напольных часов с боем, в которых можно с пафосом похоронить. Все то, что даже представить не можешь, чтобы пожелать, — там уже было. И совершенно непонятно, кто это мог пожелать круглосуточно! С постельным бельем ясно: к четырем утра собрался угомониться — и р-раз — постельное белье кончилось! И вот — получите: за 35 штук.

Но сломало нас другое.

К рассвету мы выбрели в отдел дачников. И мой приятель красными от ужаса глазами уставился на полутораметровый гриб из гипса. Из гриба бил фонтан. А из-за угла, гаденько улыбаясь, выглядывал гном. О! Что это был за гном: он щерился похуже кобольда!!! Мой приятель сказал, что такими украшают участки. Видно, чтобы недоброжелатели не лезли.

И тут я увидела кроликов. Двух гипсовых кроликов, которые тоже должны затаиться в засаде и подкарауливать нас в саду. В нашей прекрасной жизни, где не успеваешь что-то пожелать — а оно уже в засаде. Чтобы мы уже разучились желать!

Не знаю, что со мной произошло — катарсис, наверное.

Это был огромный дом приветливо ощерившегося глобализма — всего того, о чем нас так настойчиво учили мечтать. Чтобы не париться по другим поводам. А сидеть себе в углу, как кролики, и жрать силос рекламируемых и безопасных ценностей! Вот! И делать все остальное, что делают кролики! «Делают-делают-делают-новых-людей». На этих простынях ручной валки. Чтобы эти новые люди потребляли гипсовый шлак, дубовый брус, бронзовую пыль и внимали бою бессмысленно проведенных часов.

А потом бы потребляли психотерапевтов. Потому что психотерапевты тоже хотят получать зарплату, и все в этом мире просчитано. Ну, в смысле, — время выхода психотерапевта на авансцену. Это когда хочется чего-то большего, чем уже предположили, что ты можешь пожелать.

А психотерапевты скажут, что надо вернуться к простым человеческим радостям. И делать-делать-делать-что-делают-кролики. Потому что это по крайней мере безопасно для окружения.

Мой приятель сказал: ну что ты так разоралась? Хочешь, мы их разобьем, раз они тебя так расстроили?!

Но на нас смотрели все видеокамеры. Потому что мы здесь были одни. И работникам было просто любопытно.

Поролон мы выпросили у грузчика. Он выгружал большого гипсового динозавра. Поролон был упаковочным материалом. И был совершенно ненужным.

Мой приятель, запихивая поролон в рюкзак, сказал, что надо что-нибудь купить. Чтобы не особо выделяться (?!). Мы купили упаковку мочалок для посуды. Потому что они поролоновые.

НЕПРИЛИЧНО ВСЕМ СТАДОМ

В итоге до монтажки с АВИДом я добралась в воскресенье. Гении поджидали на месте. Я хотела их поразить штанами с искрой ширины необыкновенной, но — тщетно. Потому что гений Шилов был неотразим. Особенно его носки радостного пасхального цвета. А про Коноплина вообще не буду. Потому что на спине у него было написано «намбер ван» — по-русски.

Я это к тому, что я — не сторонник тенденции. Скорее даже ее противник. Потому что я — феноменолог. Я прямо сердцем чую, что в каждом что-то есть. И дело не в одежде. Гений Шилов за ночь делал мультики для олигархов, а в Италии подрабатывал дебилом. И неплохо зарабатывал на хлеб. А Коноплин славен тем, что подарил девушке модель сердца из учебного коллектора, а потом забрал. И теперь это сердце стоит в монтажке, а Коноплин в зависимости от настроения называет его то «разбитое сердце», то «недобитое сердце», то «отбитое сердце». И здесь он прав — даже одно отдельно взятое сердце может неузнаваемо меняться от правильного взгляда.

Уникальны не только вышеперечисленные гении, но и все остальные. Все мои любимые мужчины, например, были самыми гениальными, самыми красивыми и самыми мужчинами. Пока я их любила (или они любили меня). Но когда это проходило, они все равно оставались собой! И за эту уникальность нельзя не любить их еще больше!

Почему это я вдруг про них вспомнила? Ах — да! Мне тут позвонили из Питера и сказали, что книжка моя — того, хорошая. Только вот название и вызывающий цвет и в некотором смысле возмутительный мой вид оттолкнут «нашего читателя». (Я этого «нашего» вообще боюсь! Это у меня профессиональное: мне все время толкуют, что «наш» зритель-читатель того не поймет, сего не оценит — а я-то понимаю, что этому среднестатистическому гибриду сроду не угодить! Если он состоит из сковородки — офиса — пива «Козел» — машины экономкласса — шубы из «Снежной королевы» — реалити-шоу и детектива в мягкой обложке!!!)

Оказалось, что все гораздо запущенней. Оказалось, что меня не поймет интеллигенция.

И тут меня такое зло взяло!!! И не только потому, что мне сроду не шли жабо. Просто меня зло взяло из-за тенденции!

Я в этой тенденции — в осаде. С одной стороны, подстерегают приверженцы мира глобализма с незыблемыми ценностями выше прожиточного уровня. С другой — интеллигенция с коленкоровыми книжками, как кирпичами пролетариата, в руках. А еще есть автомобилисты, которые не любят пешеходов, пешеходы, которые не любят автомобилистов! Лыжники, презирающие сноубордистов (и наоборот)! Поклонники классики, которых трясет от попсы!.. И что самое прискорбное: мало отлиться в форму — надо же еще грамотно не любить форму врага.

Стадом, конечно, проще. И конечно же гораздо легче стадом не любить. Аргументы весомее.

Но! Даже сердце из коллектора — раскрашенная пластмасска — меняется от взгляда Коноплина! А тут — целый человек! Отдельно взятый из стада. Сам по себе. Как справедливо заметил Б. Гребенщиков: неудобно всем стадом прямо в царство Отца.

Неудобно. Тесно. Толкучка у ворот. Давка своими чужих и наоборот.

И еще более справедлив Прожигатель, потому что он сказал: «Все свои». Он даже группу так свою назвал, и она процветала. Пока барабанщик в дурку не попал.

Все свои. Потому что все разные и с большим «приветом», и за этот привет только и можно любить. Потому что только по нему, как по паролю, одного можно отличить от другого.

И книжку я написала не для «всех». Потому что «все» неидентифицируемы.