Книга Вырванное сердце - Алексей Сухаренко

– Может, чего покрепче? У меня в сейфе есть, – предложил ему оперативник.

– А работать кто будет? – с сомнением отреагировал майор полиции.

– Я же работаю, – пожал плечами Грачёв, обрадовав участкового, что нос его не подвёл.

«Ты-то работаешь? Это мы, участковые, работаем, а опера бухать только могут да нашими наработками пользоваться».

– Мне мой сексот подсветил ситуацию со Стограмом, – проигнорировав предложение выпить, перешёл к делу Степаныч.

«Сексот! Знаю я твоих «секретных сотрудников». Сидят весь день на лавочках, обсуждают жильцов дома да семечки лузгают. Пенсионный фонд сплошной. Чего воображать? Сказал бы… старушка верная донесла… Участковые всегда завидуют операм. Что у них есть агенты в криминальном мире. Конспиративные квартиры опять же куда удобней для всяких дел, чем общественные пункты охраны порядка участковых».

— Избили его вчера, поздно вечером во дворе, в беседке, где пьянь местная собирается.

– Кто бил? Лица установлены? – Грачёв почувствовал облегчение.

«Может, удастся свою вину на какого алкаша свалить? Мне бы только зацепиться за конкретного человечка. Хоть за одного».

«Что, за тебя ещё и дело раскрыть? И какой ты тогда работник розыска? Тебе и так помощь оказываю, зацепку даю. Так ты «спасибо» скажи и устанавливай себе на здоровье. А у меня и так сегодня дел невпроворот: административная комиссия, прием населения в «опорном», да и званием старше тебя буду. Совсем обнаглел. Ханку жрёт на работе. Оторви зад от стула и вперёд, на матушку-землю!»

— Где там, сейчас же рано темнеет. А там и вовсе в беседке дело было. – Степаныч, выдохнул накопившиеся в голове эмоции. – Да там один и тот же контингент собирается. Вот я список составил.

Участковый достал служебный блокнот и оторвал листочек с записями.

«Он что, с дуба рухнул? Зачем мне список всех маргиналов района? Одиннадцать человек! Да они в этой беседке не то чтобы пить или драться – поместиться не смогли бы».

— Спасибо, Степаныч. Что бы я без тебя делал?

Участковый удовлетворенно кивнул и переключился на кофе. Егору хотелось побыстрее избавиться от этого длинного «списка шиндлера», сжечь этот листок, который «угрожал» ему огромным объемом ненужной работы, но мешал участковый, усевшийся за пустой стол соседа и не торопясь прихлёбывающий свой кофе. За окном раздался звук металлического скрежетания, и, обернувшись, оперативник увидел на своем подоконнике сизого голубя, который внимательно заглядывал через стекло к нему в кабинет.

«Сизарёк прихрамывает, как тот, с места происшествия», – отметил капитан полиции, махнув на него рукой.

Голубь не отреагировал, спокойно продолжая смотреть через оконное стекло.

– Любопытный какой, – дал свой комментарий участковый. – Это не тот ли из голубятни? Я того случайно ногой задел, да так сильно.

– Знать, за тобой прилетел. Поквитаться хочет, – усмехнулся Грачёв. – Смотри, Степаныч, обгадит тебе эполеты.

Совестливый участковый покрошил оставшуюся после кофе баранку и, открыв форточку, высыпал её голубю.

Птица вздрогнула, но не перестала смотреть внутрь кабинета. Она совершенно не обратила внимание на рассыпанный корм.

– Видимо, сильный пинок был, – покачал головой участковый. – Вон, даже угощение от меня не берёт.

Расстроенный полицейский, схватив папку, поспешил покинуть неуютное место.

«Слабак! Не знал, что он такой впечатлительный. От птахи убежал! Не только мне сегодня на животных не везёт. Очумели хвостатые с пернатыми. На совесть давят. Ведь и голубь другой, сколько их по московским помойкам, а человек загрузился от непредсказуемого поведения птицы. А я от этой трёхногой псины не побегу. Ещё раз её увижу, и ей хана! Надо выпить за человека! Человек – царь природы!»

Он поднёс стакан с остатками коньяка к стеклу, за которым всё сидел нахохлившийся голубь, и чокнулся с ним, словно с собутыльником. Птица, словно отказываясь принимать его тост, сорвалась с места и, захлопав крыльями, улетела в неизвестном направлении. Грачёв ещё долго отплёвывался чаинками из прорвавшегося пакетика, словно плюя ему вслед…

…Настя была на детской площадке, когда позвонил отец.

«Папа, наверное, опят выпил», – первое, что пришло в голову девочке, когда она услышала расслабленный и немного весёлый голос отца. Когда Грачёв-старший выпивал, он был мягче, мог поиграть с дочерью, позже положить её спать, а то и вовсе разрешить допоздна смотреть телевизор. Она любила лежать с отцом на широком диване и смотреть в телевизионную панель, «постреливая» пультом. Выпивший отец частенько засыпал и начинал смешно сопеть перебитым в драке носом. И это был вообще кайф! Словно огромный кот-баюн о чём-то мурлыкал девочке на своём непонятном языке. Становилось так спокойно, как никогда… с момента ухода мамы.

Про маму говорили редко. Папа всегда темнел лицом и начинал с трудом подбирать слова, словно у него в горле стоит ком и ему трудно дышать. Говорил отрывисто, не глядя на дочь, и всегда заканчивал одними и теми же словами: «Она тебя очень любит». Когда всегда слышишь одни и те же слова в финале разговора, то эти слова постепенно утрачивают свой первоначальный смысл. Эти слова становятся неким сигналом к окончанию разговора и запрещением продолжать его дальше. Что-то вроде воспрещающего знака «Запретная зона», «Посторонним вход воспрещён». Возводимая стена из железобетона между отцом и дочерью, за которой они уже не видят друг друга. А ей хотелось видеть, говорить, слушать, думать, понимать, мечтать и ждать возвращения мамы. А ей вновь в конце разговора дают приевшуюся конфетку – «Она тебя любит». Эта фраза уже не снимала сомнений, которые мучили ребёнка. Наоборот, фраза рождала в маленькой голове целый рой вопросов, требующих немедленного объяснения.

Вскоре сознание девочки перестало справляться с таким внутренним психологическим давлением, и её прорвало. «А тебя?» – нарушила Настя заведённое с отцом правило, когда услышала в очередной раз «Она тебя любит». Отец поперхнулся, словно подавился костью. Покачал головой. Непонятно на что. Отвечая на вопрос или высказывая недовольство поведением дочери, нарушившей заведённый порядок. А ей уже было неважно. Вопросы посыпались, словно из порванного пакета картошка, и покатились наперегонки, сталкиваясь и мешая друг другу. «Где мама? Почему она не возвращается? Она болеет? Ты раньше говорил, что она в больнице. Она тебя боится? Когда вернётся мама?..» Отец впервые грубо накричал на дочь, но потом извинился и сказал, что мама поехала искать бабушку, с которой она давным-давно потерялась. Ответ поставил девочку в тупик.

Раньше она знала только одну бабушку – маму отца, и никогда не слышала про мамину маму. Еще будучи совсем маленькой, она думала, что у её мамы просто нет своей матери потому, что её нашли в капусте или её принёс аист. Что-то вроде этого она слышала от мамы, когда спрашивала про вторую бабушку. Но за эти два года она подросла и уже знала, что ни капуста, ни аисты здесь ни при чем. У каждого ребёнка есть мама. Значит, и правда она поехала искать бабушку. Может, поэтому у неё было такое заплаканное лицо в «этой меховой зимней шапке». Или потому, что отец на неё кричал? Девочка уже не помнила причину ссоры родителей и смысл сказанных слов в тот роковой зимний день… два года назад…