Книга Девочка и сигарета - Бенуа Дютертр

— Прежде чем выискивать причины загрязнения воздуха в городе, прекратите курить в туалете!

Услышав мое ворчание, подошел Сарко и положил мне морду на колени. Понял, что хозяин расстроен и решил утешить. Латифа принесла аперитив и включила музыку. Я гладил Сарко, слушал оркестр Каунта Бейси и почти убедился в том, что счастье возможно и что карьерный рост не так уж и важен, если мы сможем в нашем гнездышке постигать красоту жизни и блаженство любви. В тот вечер Латифа тактично не упоминала о своем желании иметь детей.

* * *

Дело затихло до конца недели. Я ждал вердикта начальницы Отдела кадров; до рядовых сотрудников мэрии информация о происшедшем, похоже, не дошла; я по-прежнему исполнял свои текущие обязанности. И лишь в следующий понедельник, вернувшись домой, я с неприятным удивлением обнаружил в почтовом ящике голубой листок — уведомление с требованием явиться в Полицейское управление, в Отдел по защите несовершеннолетних.

Я оцепенело смотрел на повестку. Она не предвещала ничего хорошего. Когда я растерянно протянул бумагу Латифе, она онемела; а придя в себя, вдруг с воодушевлением обреченных объявила:

— Мы будем бороться!

Ее решимость меня напугала. Бороться с кем? Ведь было установлено, что я курил; ведь я согласился заплатить штраф за то, что нарушил дисциплину, подверг риску здоровье детей и чуть не привел в действие дымодетекторы. Чего они еще хотели? Я признал свою вину и был готов понести наказание. Но раньше со мной беседовали в Отделе кадров, а теперь вызывали на допрос в Полицейское управление. Смена места действия была весьма тревожна, и я долго выстраивал гипотезы: может быть, родители девочки мобилизовали других родителей, так как были убеждены, что мое поведение подвергает опасности здоровье их отпрысков? Может быть, они выдвинули более серьезные обвинения? Из прессы я знал, с какой легкостью дети обвиняли взрослых в ужасных злодеяниях, не давая возможности оправдаться.

Отправляясь во вторник в Полицейское управление, я решил рассказать все подробно и без утайки. Дежурный изучил мои документы, заставил пройти через металлоискатель, а затем подвел к лифту и разъяснил, как добраться по лабиринту коридоров до Отдела по защите несовершеннолетних. Там нелюбезная секретарша попросила меня подождать в приемной, окрашенной в желтый цвет. На прицепленной к стене афише изображались бегущие дети, за которыми вырисовывалась угрожающая тень мужчины; надпись над картинкой гласила: «Защитите ваших детей!». Я протомился не меньше получаса, стараясь не поддаваться страху, прежде чем секретарша провела меня в кабинет комиссара.

В сидящем за письменным столом человеке вроде не было ничего неприятного. Редкие волосы, тонкие черты лица, культурная речь. К тому же он курил прямо на рабочем месте. Я счел это добрым предзнаменованием и, в знак почти братской солидарности, вытащил пачку сигарет и попросил разрешения закурить. Он кивнул и лукаво поинтересовался:

— Значит ваше алиби — табак?

Я со спокойной улыбкой переспросил:

— Алиби? Зачем мне алиби?

Зажав сигарету в зубах, комиссар вертел в руках красивое пресс-папье из слоновой кости. Он бросал на меня короткие взгляды и вдруг язвительно спросил:

— Вы любите литературу для подростков и мультфильмы Диснея?

— С чего бы мне любить эти глупости?

— Насколько я знаю, вы редко общаетесь с детьми. Сами вы бездетны, полагаю?

От одного вопроса к другому он переходил весьма нелогично. Интересуюсь я детьми или нет, в моем поведении как таковом было для него нечто подозрительное. Однако следователь казался человеком умным, и я счел, что он меня прощупывает. Я решил тотчас прояснить ситуацию:

— Послушайте, господин следователь, я ничего не скрываю. Я веду тихий образ жизни. Моя подруга может это подтвердить.

Подчеркивая банальную гетеросексуальность моей семейной жизни, я надеялся выиграть решающее очко. Следователь помолчал, а потом снова спросил:

— Так у вас нет детей?

Дольше сдерживаться я не мог. Латифа бредит материнством, полицейский упрекает в бездетности… Они все что, сговорились?

— Нету у меня детей, нету, потому что дети меня пугают, они заполонили все вокруг, от них никуда не спрятаться! Мэрия превратилась в детский сад! Мои коллеги — дипломированные специалисты — завербовались к ним в няньки! Что касается меня, я не ищу общества детей, я их избегаю, ясно?!

К несчастью, мое признание получилось чересчур пылким, и следователю все стало слишком ясно. Он уточнил медоточивым голоском:

— Почему же вы их избегаете? Боитесь наделать глупостей?

Надежда на взаимопонимание таяла вместе с кольцами сигаретного дыма.

— Откровенно говоря, не понимаю, к чему вы клоните. Может, мы на этом остановимся, господин инспектор?

— Комиссар! Знаете, когда имеешь дело с извращенцем, сложность в том, что он никогда не признается в своих преступлениях, особенно в преступлениях против детства. В большинстве случаев это человек умный, среднего возраста, чаще всего образованный и внешне нормальный…

Преступление против детства. Страшное слово, тяжкое обвинение, чреватое суровым наказанием. Два года назад под давлением Лиги жертв вышел закон, запрещающий употреблять термин «педофил», который сочли слишком мягким (в этом слове выражалась идея любви, несовместимая с чудовищностью злодеяния). В употребление вошло выражение «преступление против детства», что повлекло новую путаницу, поскольку отныне всякий, кто проявлял хоть малейшее недружелюбие к детям, попадал в категорию сексуальных извращенцев. Надеясь, что комиссар разбирается в этих тонкостях, я пошел напролом:

— Если я правильно понимаю, вы подозреваете меня в сексуальном извращении, в педофилии, как раньше говорили. Но я-то педофоб, законченный педофоб!

— Такой педофоб, что можете причинить детям вред?

— Я не это хотел сказать. Я их даже не ненавижу! Я их не замечаю, они меня не интересуют, я к ним равнодушен! Для меня они человеческие личинки, звереныши.

— А со зверенышами можно делать все что угодно без зазрения совести? Например, заманить маленькую девочку в туалет и обнажиться перед ней…

Впервые за все время разговора на его лице выразился гнев. Мне стало страшно, и я постарался сказать как можно задушевнее:

— Господин комиссар, она зашла случайно. А я просто курил.

И добавил вполголоса, чтобы пробудить в нем солидарность курильщика:

— Представляете, туалет — это единственное место в здании, где нет противопожарной сигнализации.

— А почему задвижка была неплотно задвинута? И зачем вы спустили брюки?

Комиссар знал все подробности. Похоже, за последние дни происшествие разрослось, оно превратилось в «дело», полное тайн и лжи. Я лишился статуса взрослого человека и вновь почувствовал себя ребенком, вынужденным объяснять каждую мелочь.