Книга Смех Again - Олег Гладов

— Сейчас же каникулы, па…

— Я тебя накажу, дрянная девчонка… — говорю я.

Окси хихикает:

— Скажи это Тем голосом.

— Каким из?

— Ну ТЕМ…

— Голосом Похотливого Старикашки? С мокрыми ладошками, слюнявым ртом и маленьким розовым членом?

— Фу-у-у-у… Да!

— Я тебя накажу, дрянная девчонка… Я задеру твою юбку и отшлёпаю тебя по попке… по твоей розовой сладкой попке…

Хихиканье в трубке:

— Ну, пожалуйста, не надо, па…

— …А потом заставлю сидеть у меня на коленях без трусиков и делать уроки, мерзавка…

Хихиканье в трубке перерастает в хохот. Потом:

— Ты такой прикольный…

Я улыбаюсь:

— Посидишь на моих коленях?

— Я подумаю… — мурлычет она.

Точно так же она мурлыкала, когда я привязал её к своей кровати и прошёлся губами от пальчиков на её ногах до кошачьих местечек за аккуратными розовыми ушками. Я спросил тогда — чем от неё так хорошо пахнет? Kenzo?

— Нет, — сказала она в подушку, — я не пользуюсь духами. Это я так пахну.

Еле уловимый, сладкий и одновременно терпкий запах. Так пахнет её гладкая, как шёлк, кожа. И если зарыться носом, в её растрёпанную причёску — корни волос тоже будут источать этот запах. Она вся так пахнет. Когда я говорю «вся», я имею в виду «везде». Она везде сладкая и терпкая. Одновременно. Когда я вспоминаю это, то сразу чувствую шевеление в паху. И когда она говорит в трубку:

— Какого цвета на мне трусики? С трёх раз? — мои шорты цвета хаки уже оттопыриваются по полной программе. Это очередная ежедневная игра Окси. Если я угадаю цвет трусиков, вечером меня ждёт нечто особенное.

— М-м-м… — я слушаю её дыхание — …чёрные?

— Я сегодня в белом, па…

— Белые?

— Не-а…

— М-м-м…

— Последняя попытка… — я слышу звон посуды: она сидит в какой-то кафешке.

— Ты совсем без трусиков, да?

— Умница, — по её голосу я чувствую, что она улыбается, — я уже думала, что сегодня ты пропустишь приватное pornoparty…

Pornoparty — это она меня наслушалась. Коза такая…

— Ты сильно занят, па?

— А что такое?

— Мне уже тут надоело… Один усатый дядя, уже второй раз шампанское с официантом присылает… Вкусное…

— Я щас приеду и твоему шампанскому яйца, нах, оторву! — говорю я голосом «Отсидел И Только Что Вышел».

Хихиканье в трубке. Потом:

— Поторопись, па… а то пока мы с тобой разговариваем, у меня весь стул мокрый стал… сидеть неудобно.

— Уже лечу, — говорю я и улыбаюсь: коза такая…

В кафе я чмокаю её в щёку и вешаю рюкзак на спинку своего стула. Она блестит глазами с той стороны стола, на котором стоит полупустой бокал с золотистым содержимым.

— Это уже третий.

— Где этот дядя? — спрашиваю я и тут же замечаю его в углу: с усами, в рубашке с пальмами и рыжих сандалях. Не сандалиях — именно Сандалях. Да ещё в белых носках. Я посылаю ему воздушный поцелуй. Он отворачивается.

— Стул ещё мокрый? — спрашиваю я.

— Я вся мокрая. Хочешь потрогать? — она берёт бокал, делает глоток и смотрит на меня поверх стеклянного краешка.

— Позже.

Кое-что об Окси.

Она ненавидит органную музыку.

— Кто её может по-настоящему любить? — вещала она, валяясь голышом на моём диване и как всегда болтая пятками в воздухе. — Наверное, те, которые в «Что? Где? Когда?» участвуют. Ненавижу всех этих мерзких усатых очкариков. Им, по-моему, даже за деньги никто не даст… Только какая-нибудь оплывшая бесформенная интеллектуалка средних лет в бабушкиных трусах… (её передёрнуло)… ф-ф-фу!!!

Я бросил взгляд в угол: сбрей усы, чувак, и вставь линзы, хе-хе…

Окси допила шампанское, поставила пустой бокал на центр стола и сообщила:

— Ой… Кажется, уже пьяная… А я за рулём…

На входе в кафе я видел её маленький, но мощный итальянский мотороллер с семью красными звёздами на борту. Когда я спросил, что они означают, она махнула рукой:

— А… это я шесть котов задавила… и одного ёжика.

Потом ткнула в меня указательным пальцем:

— Не специально.

У меня в рюкзаке сейчас лежит небольшой презент для неё. Я лезу рукой за спину и, порывшись, извлекаю его на свет.

— Спокойно, сеньорита… у вас сегодня личный пилот, — говорю я и надеваю презент на свою голову, — comprendez?

— Waw! — глаза Окси заискрились. — А он настоящий?!

Настоящий. Кожаный лётный шлем. Чёрный. Внутри на подкладке надпись маркером на испанском «лейтенант Наваз». Подвернулся как-то в военном сэконде, в Москве.

— Ага. Настоящий, — я протягиваю шлем ей, — он твой.

— Мой?! — она натягивает его на голову. — Спасибо, па! Поехали кататься?!

— Поехали.

На выходе из кафе я посылаю очкарику ещё один воздушный поцелуй.

Позже, выкатав почти полный бак бензина, мы тормозим у большого фонтана на проспекте. Я сижу на мотороллере с бутылкой колы в руке и смотрю, как босая Окси бродит в прозрачной воде, доходящей ей до колен, среди бултыхающейся ребятни: жара.

Свои белые теннисные туфли она оставила на бортике. В левой руке — фруктовый лёд на палочке. Он подтаивает, и она слизывает липкие розовые капли с тыльной стороны ладони. Короткая белая юбка и маечка на два размера меньше. Бюстгальтера, судя по всему, она сегодня тоже не удосужилась надеть. Я делаю глоток из бутылки. Лётный шлем висит на руле мотороллера. Она три раза сегодня просила остановиться возле витрин и рассматривала своё отражение, спрашивая: «Я испанская лётчица, да?». Но сейчас сняла его: жарко.

Фруктовый лёд уничтожен. Окси смывает его остатки, опустив руки в воду. Распрямившись, стряхивает с кистей веер прозрачных капель.

Кричит мне:

— Смотри, па!

И прикладывает мокрые ладошки к своей груди. Когда она убирает руки — я вижу её тёмные соски сквозь влажные пятна. Как будто маечки и нет вовсе. Она хихикает.

Па…

В наш первый раз там, на крыше. Когда я, распластав её на одеяле вниз животом, наблюдая за плавным движением ещё не зажившей тату над её чудесной попой и чувствуя, что не могу больше сдерживаться, спросил задыхаясь:

— В тебя… можно?..

Она вдруг перестала поскуливать, сказала:

— Да… можно, па…

И так завертела своими ягодицами, задавая бешенный темп, что член мой выскользнул из неё на свет божий. Поэтому «в неё» всё равно не получилось.