Книга Тринадцатая редакция. Напиток богов - Ольга Лукас

И шеф, не глядя, подмахнул нужные бумаги. Потом, прищурившись, спросил:

— Любезный зам, есть ли у тебя блог?

«Любезный зам» — это что-то новенькое.

— Ну… вообще есть. Но я на работе ни-ни!

— Сможешь объяснить мне, как это работает?

— Мне Маша вообще-то объяснила…

— Понятно. Найди мне такую Машу. Чем скорее, тем лучше. Ещё есть вопросы? Ну? По глазам вижу, что есть.

— По делу — нет никаких.

— Когда бы знать, что есть «по делу», а что — нет. Кто бы мог подумать, что Интернет…

Последнюю фразу шеф сказал куда-то в сторону, так, что заместитель её и не расслышал даже.

— Хотелось бы мне знать, — чуть помедлив, признался Константин Петрович, — как вы там… — взгляд, обращенный в небеса, вернее, к потолку, — общаетесь с Кастором? Как это происходит?

Сам он представлял, что шеф, удалившись для разговора с неосязаемым начальством, попадает в белый-белый, белоснежный зал для переговоров. Дневной свет заполняет этот зал. Длинные столы из прозрачного пластика тянутся, сколько хватает глаз. Вместо стен пульсируют плазменные панели, на которых можно видеть всю жизнь земную, а также подземную и подводную.

— Действительно хочешь узнать? — почти шепотом спросил Даниил Юрьевич.

Константин Петрович кивнул. И понял — нет никаких залов, столов и плазменных панелей. Нет вообще ничего такого, что можно увидеть и потрогать. За что можно зацепиться — взглядом ли, рукой ли, сознанием ли. Но в этом неосязаемом пространстве каждый подключен к каждому. Для того чтобы выйти на переговоры с Кастором, Даниилу Юрьевичу достаточно просто перестать наделять себя воображаемой телесностью — и он уже вместе со всеми, в общем информационном поле. Он чувствует и думает синхронно с теми, кто готов думать и чувствовать синхронно с ним.

Коммерческий директор посмотрел на шефа — тот не проронил ни слова. Просто передал ему — не то мысли, не то образы, не то просто знание.

— Вот так примерно это и происходит, — пояснил Даниил Юрьевич.

— И я так могу?

— Можешь. Но пока что тебе мешает тело. Тело — самая высококачественная защита в мире. Оно не позволяет ощущать мысли других. Но стоит только отпустить эту защиту… Представь, как удобно. Ты просыпаешься утром и сразу соединяешься со всеми людьми. Слышишь их мысли, понимаешь их желания.

Константин Петрович представил себе такое дивное утро. Он просыпается. Где-то в Париже скучает Маша (а обещала, между прочим, не скучать!) Шурик ещё не ложился (зачитался очередной рукописью или только что со свидания вернулся, придумывает отговорку). Виталик проснулся — но только для того, чтобы перевести будильник на два часа вперёд. Вероника укоризненно глядит на него. Она-то не только проснулась, но уже приняла душ и приготовила завтрак. Но главное: теперь, когда все подключены ко всем, она точно знает, сколько человек на самом деле в подчинении у этого неудачника Рублёва, какова его зарплата и функции в компании! И не только она — все бывшие однокурсники об этом знают! И дрожит информационное пространство от их дружного хохота.

— Зачем вы всё это мне рассказали? — «неудачник Рублёв» помотал головой, чтобы отогнать неприятное видение.

— Ты единственный из нашей банды не попытаешься отпустить своё тело и хотя бы одним глазком взглянуть на мир второй ступени. Ты держишь свою личную защиту так же крепко, как нашу общую. И даже чуть крепче.

— Но как же вы смогли передать мне мысли? Если я так крепко держу личную защиту?

— Ты бесконечно доверяешь мне.

Константин Петрович собрал документы и аккуратно сложил их в папку. Потом произнёс:

— Как просто было бы жить, если бы не эта иерархия. Первая ступень, вторая, третья. Почему сразу нельзя родиться всезнающим, всеумеющим, вместо того, чтобы топать куда-то вверх, да ещё и неизвестно куда и неизвестно сколько?

— Рождённый всемогущим ничего не станет делать. Ограничится самой малостью. Он же всемогущий. Он же может абсолютно всё. Тогда зачем проверять границы своих возможностей или кому-то что-то доказывать?

— Ну как же? Если они у тебя есть — опробуй их!

— Так они есть с этого момента и теперь уже навсегда. Зачем спешить? Можно опробовать их завтра, или лет через пятьсот.

— А… э… то есть, он у нас не только всемогущий, но ещё и бессмертный?

— Все мы бессмертные, сейчас не об этом речь. Для того чтобы человек зашевелился и начал что-то делать, его надо ограничить. Причём хорошенько так, оставив мало-мало лазеек для проявления себя.

— Антиутопией попахивает.

— Очень попахивает. Ну, а как ещё заставить человека развиваться? Попробуй поманипулировать всемогущим — да он рассмеётся тебе в лицо, усядется в позу лотоса и отчалит в нирвану. А если ты знаешь свой потолок — то ты будешь стараться пробить его головой.

— Значит, нас держат на коротком поводке для нашего же блага… Ну-ну, — покачал головой Константин Петрович. — Может быть, кого-то по-другому не мотивируешь на дальнейшие достижения. Но я — не такой.

— Такой, такой. Нужно целую жизнь прожить на коротком поводке, чтобы понять — ты точно такой же. Мир исследуют постепенно. Сначала — манежик, потом — комната, потом — квартира. Потом ты выходишь во двор, затем — узнаёшь район, город, страну, материк. И вот уже тебе открыт целый мир. Но если ты шагнёшь в этот мир прямо из манежика — то не уйдёшь дальше собственного двора. И при этом — вот что поразительно — будешь считать себя великим путешественником.

* * *

— Ну чо, клюшенция, нарушим трудовую дисциплинку? На разведку прошвырнёмся? — подначивала Марину Гусеву старшая сестра.

— Можно вечерком, да.

— Вечерком не можно. Вечерком я футбол смотреть буду. Сейчас пошли. Что, трусишь? Дрейфишь, да? Боишься, что Костя отработками загоняет?

— Кого я боюсь? Я — боюсь? Никого я не боюсь.

— Ну и чего тогда сидишь, пошли на эту Мичуринскую. Посмотрим, какие яблочки там созрели.

Галина Гусева рассуждала так: мунги второй ступени, конечно, ребята очень продвинутые. Во всяких там нематериальных знаниях и потусторонних умениях. Только вот в человеческой сути они уже разбираются слабо. Назначили, например, место для коктейлей — а хорошо ли это место для живых? Не тесно ли там, не грязно ли, не огорожено ли оно, наконец, забором с колючей проволокой, по которой пущен ток? А даже если забора нет — вдруг двор слишком оживлённый, или старушки на лавочках чересчур бдительные? Не так-то легко семерых посторонних людей притащить туда, не знаю куда. Да не просто так — людей, а людей, обуреваемых самыми разными эмоциями. Ну, страсть и радость, положим, сами прибегут, стоит их только поманить нужным калачом. А ну как страх — испугается? Ярость — взъярится? Тоска — затоскует, печаль — опечалится, а тщеславие фыркнет и скажет — не пойду на детскую площадку! Я уже взрослое, большое тщеславие!