Книга Ultraфиолет - Валерий Зеленогорский

Товарищ выпил, поплутал в словах о других проектах, которые были якобы в его инвестиционном портфеле. Портфель стоял рядом, и Сергеев, не будучи ясновидцем, понял, что в его портфеле, кроме пакета молока и двух упаковок «Доширак», у товарища в закромах ничего не было. Он знал, что последует в финальной части Марлезонского балета.

Товарищ поднял неясный взор и попросил в счет будущих барышей шестьсот у.е. Сергеев тоже знал, что даст только триста (последние на крайняк), заранее попрощавшись с авансом на будущие проекты, дал и забыл, понимая, что просящему еще хуже.

В голове Сергеева зазвучала детская песенка «Мечтать! Надо мечтать детям орлиного племени».

Он понимал, что за столом сидят не орлы, а дятлы, мечтающие о том, что никогда не случится.

Ночью к нему пришел Лао-цзы, сел рядом и торжественно сказал: ну вот, теперь ты можешь начинать путь. Сергеев повернулся на другой бок, ему надо было выспаться, ведь с утра его ждала новая жизнь.

Ограбление со счастливым концом

Серое питерское утро не радует, но жить нужно и работать тоже, для того чтобы видеть солнце не 60 дней в году.

Так думал Алекс Латт, известный в Питере нелегальный банкир, державший в съемной хате на Пяти Углах обменный пункт для граждан, занимающихся противозаконной деятельностью на ниве насилия и проституции; особой категорией были отъезжающие за кордон стада сынов Израилевых, продающих свое нажитое непосильным трудом. Для легализации их незаконно нажитых денег иностранного происхождения им нужен был он, и они встречались на этой хате, к общему удовольствию.

В 92-м году карательный закон по валюте работал, как фордовский конвейер, на руках безопасно можно было держать только 50 долларов, за остальные лишние бумажки с президентом США давали шесть полновесных лет с конфискацией, а это больно.

Алекс нес сумку с текущей наличностью для обмена синеньких финских марок, зелененьких американских и немецких марок цвета шоколада «Молочный» Сестрорецкой фабрики детского питания.

Понедельник – день тяжелый для банкира, в этот день после ударного уик-энда вся заработавшая валюту публика шла сдавать ее Алексу, а уж потом спать, гулять и готовиться к новым подвигам.

Сын православной иудейки и чухонского папы, Алекс соединил в своей крови умеренность и основательность папы – профессора Тартуского университета и горячую импульсивность в сочетании с быстрым подвижным умом еврейской мамы, плюс рост под два метра. Вполне симпатичное, интеллигентное лицо, очки и приличные манеры, хороший английский и навыки кулачного боя неплохо подготовили юношу к перестройке, которая бурно началась.

Меланхолически прикинув, сколько он сегодня наживет, Алекс повеселел, солнце далекой Болгарии показалось ближе. «Все, – подумал он, – еще две недели полопачу и на море». В минуты радостного предчувствия всегда звучала в голове песня Smoke on the water неподражаемой группы Deep Purple, басовый запил вначале дал ритмичный ход ноге, и он открыл первую дверь в парадное.

Как только Гиллан спел первую фразу, Алекс ощутил на своей шее железные пальцы с грязными ногтями, понял, что это наезд, и попытался стряхнуть шакала, но за второй дверью его уже ждали.

Он слышал о них, но не видел, это были братья Черепановы – их звали так за то, что они работали кувалдой, разбивая головы не желавшим расставаться с «бабосами» – так в Питере ласково называют то, что в Москве брезгливо называют «бабки» и «бабло».

Он узнал по руке, упершей ему в лоб ствол, что парни из «синих», не спортсмены из Института Лесгафта, разгружающие «фиников» от лишней одежды и денег, наколка на руке с перстнями не оставляла надежд. Получив по башке пушкой, Алекс потерял сознание.

Очнулся он под лестницей, над ним стояли два Черепанова, в руках у них блестели сталью два штык-ножа, их размер показывал, что на каждый штык можно надеть по три Алекса, считать варианты смысла не было, его повели в квартиру, где состоялся следующий акт их пьесы, видимо, с трагическим финалом. Навязчивая музыка «Реквиема» стучала в голове у Алекса, он начал прощаться с этим светом, не подготовив на том приличных условий.

На хате его посадили на стул в кухне и сковали руки под собственными коленями – поза совсем некомфортная, но выбирать не пришлось, началась беседа.

Первый Череп:

– Ну что, сучок, ты нам не нужен, дай пятьсот тонн – и ты свободен как птица!

Алекс не сразу понял размер предполагаемой суммы, таких денег на руках в Питере еще тогда не было, у него в металлической коробке от печенья были все личные сбережения тридцать восемь тысяч долларов, пять тысяч бундесовых марок и десятка финских, и все, какие пол-лимона?

Алекс постарался ответить вежливо и убедительно:

– Таких денег, бродяги, у меня нет и сроду не было.

Второй Череп взял из-под телефона том «Желтые страницы» и резко ударил по черепу башки Алекса для прояснения мозга – получилось. Алекс на минуту потерял сознание, а когда очнулся, увидел на газовой плите металлическую плошку, в которой кипятят шприцы для инъекций.

Пиздец! Наверное, это «сыворотка правды», дурь или другая херня, по большому счету ему было все равно: внутривенные инъекции он не переносил в любом виде, терял сознание. Польза от этой особенности организма была: он никогда не смог сесть на иглу, иногда мог попыхтеть, но на иглу – никогда.

Разлепив глаза, он сказал разбитыми губами, глядя на бурлящие пузырьки:

– Меня нельзя колоть.

– Ни хуя себе! – сказал Первый Череп. – Не таких фраеров кололи и тебя, гондона, сделаем в лучшем виде.

– Нет! Вы не поняли, мне шприц в вену нельзя, я вырублюсь!

Молодой отморозок с отъехавшими мозгами повторил удар «Желтыми страницами», пока Алекс пытался договорить об особенностях своего организма.

Руки под коленками затекли, ноги онемели, в мозгу Алекса летали версии чудесного спасения, но он даже не мог заорать, ломануть в окно, пятый этаж питерского дома-колодца не давал ни одного шанса, вода в плошке булькала в апогее, надо было что-то делать.

Алекс сказал:

– Я поеду с вами без укола, покажу тайник, все отдам! Без базара!

– Не сцы! Это снотворное! Сразу не сдохнешь! Сделаем укол и поедем потрошить!

Он знал, что сначала заберут «бабосы», а потом Черепановы распотрошат его в два штыка, его покажут в «Шестьсот секунд» некрасивого и мертвого, стало очень жалко себя.

Булькала плошка, пузырьки лопались в мозгу Алекса, он смотрел на плошку, не отрывая глаз.

Почему-то вспомнился верхний бар гостиницы «Виру» в Таллине, где он зажигал юношей в год Олимпиады, на регате он срубил тогда первые доллары, разгрузив команду Нигерии по академической гребле, обменял их доллары на рубли по курсу один к одному.

Он сидел с красивой девушкой из местного подразделения жриц искрометных телодвижений под комитетской крышей и радовался жизни, группа пьяных лабусов что-то сказали в его сторону, намекая, что его женщина что-то сосет, он был молод и горд и не желал, чтобы какие-то лабусы своими грязными рылами пиздели, он встал, они тоже встали, и начался бой. В первом раунде Алекс изящно навалял им приличных звездюлей, но когда один из них наварил ему стулом по башке и его вынесли на балкон, чтобы предать земле, ему уже не стало весело. Спасибо проститутке, успевшей шепнуть своим кураторам из спецчасти, они его спасли, а вот теперь, наверное, никто не поможет, и тут в дверь позвонили.