Книга Крысобой - Александр Терехов

Поют. Вслушался, беременные пели про зеленый сад. Выходит, не сплю. На подоконнике голубь с нестриженой старческой шеей, я пощипываю подбородок и думаю, бриться мне или нет; лето тает первыми кострами, ветрами, сухими и чистыми, приносит дым, цветы, политые дороги и клекающие каблуки — будто есть и еще одна жизнь, вот — слышна она, поторопись и встретишь. Мне снилось, что любимая — как маюсь у трамвайных путей, и ломит грудь от правдивости: она существует, сейчас приедет. Даже теперь, когда проснулся, еще болит; моя стареющая шкура, легко же тебя обманывает чужой зов. Не чужой — сама зовешь и сама подбегаешь. Хотя ей видней — отпущенная на ночь, находит себе целебную траву, и, раз болит, значит, вправду нашла. А я не могу.

Я лежу, и остатки боли высыхают на груди, как тот запах на ее рубашке: утыкаешься в него, но каждый раз ищешь дольше, а отзывается он слабей; найдя — замираешь, словно острым закалываешься, понимая: именно тот запах, скоро его не будет нигде, и даже оставшаяся от нее одежда будет пахнуть только шкафом. Наконец-то что-то приснилось. Оттого, что увидел вчера девушку. Запомнилась красивая девка чистой масти — и приснилась подобная. Щадящая штука сны, они все земные, все можно объяснить. Пойду бриться.

Арбуз дураки нарезали от маковки к заднице — вышел сок. Резать надо скибками поперек. Я дочищал третий ломоть, раскусывая белые косточки, а коричнево-полированные цокал в тарелку, выталкивая их языком через скользкую губу. В тарелке они блестели, развернув куда попало острые носы, как корабли, разбросанные бурей.

— Большое спасибо, Иван Трофимович, за арбуз.

Мэр кивнул, дрогнув щеками. Военный совет дополнял Ларионов, пахший, как парикмахерская, прапорщик и Витя — он ковырялся в ногтях.

Старый приступил:

— Мы не будем отчитываться ежедневно. Отчитаемся, когда деньги получим. Передайте вашим: не надо за нами ходить. Помилуйте, спускаюсь в канализацию — там трое сидят.

— Да это ремонтники, — вставил Ларионов.

— В хромовых сапогах! Нам скрывать нечего. Методику истребления, ежели мы доберемся до нее, вы все равно не спишете.

Ларионов смущенно почесал бровь.

— Во всяком случае — я доложу. Не я решаю.

— По сути. Поселений крыс в гостинице мы не нашли. По любой известной в мире методике обследования — объект синантропными грызунами не заселен.

Мэр пошатнулся.

— А падают. Не грызуны?

— Нет смысла спорить. Условия понятны, двенадцатого числа крысы падать не должны. Но. Иван Трофимович, я не скрываю, возможно, завтра мы откажемся. Продумывайте последнее средство — сплошь штукатурить потолок. Высоко, площадь большая, не знаю, поможет — нет. Поскольку мы не поняли пока, откуда они приходят, то и обещать не могу, что они не начнут падать со стен, вылетать из рукавов. Не знаю. Но есть вероятность, что завтра поутру ничего другого я вам не посоветую. Оставьте нас теперь.

Скрипнули стулья. Иван Трофимович двигал коленями, не удавалось ему прямо так встать и уйти. Он жалко взглядывал на каждого по кругу — я увернулся и выскочил на балкон. Жаль, без арбуза.

Санитарки гнали вениками из-под лиственниц закуривших солдат — те покорно убегали по дорожке к воротам, следом спешил прапорщик, вскрикивая: «Куда?! Приказа не было!» — следом шлепал Ларионов, пытаясь утянуть великоватую портупею, нащупывая пальцем дырки на ремне, — пацан с седыми прядями за ушами.

— Степан Иваныч, ты-то куда пошлепал? Дуй назад. Не сразу, куда ты ломанулся? Цветы понюхай. И по-тихому назад.

Я уселся — затылок удобно поместился меж пузатых колонок балконной ограды, не смотреть, как мэр уносит мертвую спину. Тихо. Я вздрогнул, когда стукнула балконная дверь.

— Вы не будете больше есть? — Невеста нарядилась в докторский халат — неузнаваема. — Я могу убирать со стола?

Я кивал на ее вежливые речи: решила взяться за ваше питание, время есть — каникулы, все к Вите поближе, хоть не буду волноваться, что он там ест; я кивнул, правильно, и обернулся — точно в меня, через витой прогал меж колоннами, снизу глядел Иван Трофимович. Дождавшись моего взгляда, он выдавил:

— Теперь и вы поняли. Им не хватит, если я уйду. Я им нужен с потрохами. Теперь я от вас не жду.

Девушка опустила чистые кулачки в карманы — ноги расступились шире.

— Вам удобно сидеть? Замечательно. Послушайте меня, серьезный разговор.

— Попозже.

— Я мешаю вам думать?

— Я жду, когда вы станете на свет. В юбке ты или нет.

Она подумала и отодрала пуговицу за пуговицей от пахнущего стиркой халата.

Я зажмурился и положил руки на прохладный камень за спиной.

Невеста вытирала стол — нагибая голову, волосы скользили по щекам и скрывали губы, я теперь каждый день буду видеть ее, сонная боль тупо тыкалась в сердце, она взялась нас кормить, осенние дни, тревожные со школьных времен: придешь, а в классе — новенькая, одна, ей пока не с кем сидеть; поворачивал за невестой голову, не понимая, куда же я смотрю; такая — глаз не отведешь, а на посторонний вопрос: ну, что за ноги? грудь? — споткнешься: не заметил; такая — кажется, на каждое ее движение должна собираться толпа, а нам удивительно щедро: она сдвигает стулья, полотенце встряхивает и вешает на батарею, существует в комнате, где я.

— Черт возьми! Может, ты и на меня внимание обратишь? — взорвался Старый. — Дождусь я?

— Дождешься, я тебя в богадельню сдам! Сопли распустил, мэра гонишь в гроб! Степан Иваныч, что там за потолок?

— Я тебе доложу! — Старый махнул кулаком на открывшийся рот Ларионова. — Подвесной потолок. Помнишь восемьдесят девятый год, высотка у кинотеатра «Казахстан»? Что-то подобное. Сто метров на шестьдесят. От пола — двадцать два! От основного потолка — тридцать сантиметров. Основной потолок сплошной, неповрежденная гидроизоляция. Кровля в приличном состоянии. Чердак мы прочесали — чистый.

— А светильники?

— Там вся проводка в чердаке, как на ладони, непроницаема. И теперь вопрос, откуда крысы в подвеске? Она висит на железных штырях, полметра расстояния до каждой стены. Стены глухие, ни трубы, ни кабеля. В проекте доступ людей на подвеску не предусмотрен. И мне предлагают поверить, что оттуда падают крысы. Что я считаю? Ничего я не считаю. У меня единственное соображение: крыса замечается лишь при ударе о пол. Никто не видит, откуда она вывалилась. Задрали голову, ага, трещины в потолке. Значит, оттуда. Кто знает, какие игры вертят местные, — я не знаю. Приносит какой-нибудь недовольный горожанин пасюков и кидает из-за сцены.

— Два года подряд, — прошептал Ларионов. — Извините.

— И заметь, Старый, — подхватил я. — Падают чаще крысята. Если стадо действительно гуляет на подвеске, ясно, что чаще оступаются молодые — сходится.

— Сходится, — кисло кивнул Старый. — Но крысят и проще наловить живоловкой, для кидания. Сперва-то я предположил, что в гостинице имеются скрытые полости, допустим — правительственная связь. Хотя для чего правительству связываться с этим гадюшником? Или технические ходы кирпичами заложили и сами забыли. Но вряд ли бы я их прозевал на осмотре. Или мне пора квасом торговать.