Книга Как Ворон луну украл - Гарт Стайн

В солярии она заняла место Вилли. Юный хиппи скинул свои вещи на палубу между шезлонгами. Народу собралась тьма-тьмущая: кто-то кучковался у переносного холодильника с пивом, кто-то у карточного столика, кто-то дрых, читал, ел… Для себя Дженна быстро поделила пассажиров на две группы, по типу одежды: легкие парки из пурпурного и красного нейлона с меховой оторочкой (неудачный выбор) и новые ботинки либо шерстяные свитера, фланелевые рубашки и поношенные джинсы. Последнее — некрасиво, зато эффективно; а еще дай такому туристу гитару — и точно запоет, Кобейн недоделанный.

Дженна откинулась на спинку шезлонга, предназначенного явно для палубы с бассейном: матрас крепился к алюминиевой раме на лентах с «липучками». Жаль, нет спальника… хотя Дженна так устала, что мешок ей и не понадобится. К тому же под желтым стеклом тепло. Дженна уснула почти моментально.

* * *

Когда она проснулась, солнце клонилось к закату, что пылал оранжевым на тусклом горизонте. Вилли прилег на спальник и читал, Дебби куда-то отлучилась. В солярии царила тишина; палуба вибрировала от мерной работы гудящих моторов.

Состояние было как с похмелья. Ох уж этот дневной сон, от него Дженне всегда дурно. Она полежала немного, приходя в себя. Потом вернулась Дебби с пакетиками претцелей, и Дженна села.

— Ну вы поспа-ать, — улыбнулась девушка.

Дженна кивнула. Вилли тем временем отложил книгу и тоже сел.

— Мы вам кое-что приготовили, — сказал он и подергал Дебби за джинсовую штанину. Девушка вынула из кармана бумажный сверточек.

— Ой, ну что вы, не стоит… — запротестовала Дженна, но Дебби заверила ее:

— Не отказывайтесь, а то обидимся. Вы были очень добры к нам.

Она развернула бумагу и показала Дженне серебряный амулет на черном кожаном шнурке. Приняв подарок, Дженна полюбовалась искусной, тонкой работой неизвестного мастера.

— Я купила его в кафетерии, у одной старушки из какого-то местного племени, — пояснила Дебби.

— Чистое серебро, — добавил Вилли.

— Красота какая!.. Что здесь изображено? Рыба?

Рыба, да не совсем — с ручонками, двумя лицами… Ощущение, будто большая тварь проглотила маленькую, и вот лик жертвы проглядывает сквозь шкуру хищника.

— Нет, старушка сказала, это нечто иное. Смесь выдры с кем-то там. Погодите, я записала, сейчас гляну… — Дебби вынула из кармана клочок бумаги. — Вот, куштака.

— Куштака? Необычно… и очень красиво.

— Куштака — это индейский дух. Я выбрала его, потому что он чем-то на вас похож.

Улыбнувшись, Дженна присмотрелась к талисману.

— Помогите надеть.

Дебби завязала для нее шнурок и вместе с Вилли полюбовалась, как здорово амулет смотрится на Дженне.

— Куштака, — повторила Дженна. — Мистика, да и только.

— Старушка еще рассказала историю про этого духа, но я не запомнила. Что-то про похищение душ… непонятное, в общем. Старушка интересная попалась, хоть и со странностями.

— Ну, спасибо большое вам за подарок. Очень, очень мило.

Дженна поцеловала обоих в щеку. Подарок и правда очень милый. Интересно, сколько стоит этот амулет? Дженна поиграла с изображением куштака. Что же он за дух такой? Вдруг да повезет встретить старушку, продавшую Дебби это украшение, — она и поведает о нем, о куштака.

Глава 9

— Умираю с голоду, — пробормотал Фергюсон и сунул в рот очередную сигарету. Время — пол-одиннадцатого, уже темнеет, а он с обеда ничего не ел. Жутко хотелось спать, ноги промокли и мерзли. Сейчас бы тарелочку чили, горячего, с луком, сыром и крупной красной фасолью.

Зажечь лампы не давал Ливингстон. Единственным источником тепла и света служила костровая яма, однако и к ней шаман Фергюсона не подпускал. С утра он поклоняется огню, подкидывает топлива… Нашел, понимаешь, святыню. То сидит и пялится в пламя часами, то встанет и часами же бродит вокруг него, бормочет что-то непонятное. С Фергюсоном шаман заговорил лишь однажды, в самом начале, когда тот попытался бросить полено в огонь — Дэвид не дал этого сделать. Сейчас шаман где-то далеко. Он похож на слепца из сериала «Кун-фу», его показывают в самом начале, и он зовет Дэвида Кэррадайна Кузнечиком.

Дэвид Ливингстон, завернувшись в одеяло, бродил по кругу и сейчас. То и дело он подскакивал. Ха, индейские пляски. Фергюсона таким не пронять, он насмотрелся на них. Это не балет, не классический танец, где каждый знает свою роль и представление проходит по четкой схеме. В случае с индейцами толпа мужиков с обвислыми животами носится по кругу и врезается друг в друга. Какой уж тут порядок и схема? Добро бы Ферги повстречал плохих танцоров, так нет же, он видел представление лучших из лучших. Как вообще можно называть танцем ногодрыжества и рукомашества жирных мужиков в деревянных масках?!

— Хочу есть, — сказал Фергюсон, уже громче.

На сей раз Дэвид услышал. Остановившись, он взглянул на Ферги.

— Вы убьете себя, — предупредил он, указав на сигарету, и криво усмехнулся. Взгляд у него был далекий, блуждающий. Не эти глаза видел Ферги утром, не эти.

— Голод убьет меня быстрее.

— Я же говорил вам прихватить спальник.

— Он в самолете.

— Зато про еду вы забыли?

— Я не думал, что мы здесь ночевать останемся.

— Мой совет насчет спального мешка ни о чем вам не сказал?

Странно, еще утром шаман был так напряжен, а теперь он совсем расслаблен.

— Сколько вам еще нужно времени? — спросил Ферги.

— Столько, сколько потребуется.

— К утру явятся рабочие, лучше вам к их приходу закончить.

— О нет! — сказал Дэвид и резко опустился на пол. Растирая лицо ладонями и глядя куда-то в пустоту, он продолжал повторять: — О нет! Нет-нет-нет! Только не рабочие. Сюда никого нельзя впускать. Место — для нас.

— А как же стройка?

— Нельзя. — Дэвид упал на спину, ударившись затылком об пол. Фергюсон аж поморщился. Шаман, впрочем, боли не почувствовал. — Здесь лишь мы, и про нас знают. Когда они будут готовы, они к нам придут. Это наш дом. — Последнее слово Дэвид почти пролаял. Голос его сделался утробным, рычащим, как у животного. — Пока они не придут, я не пью и не ем.

— И когда же они придут?

— Когда будут готовы.

Закрыв глаза, Дэвид принялся исторгать странные гортанные звуки, зловещие и похожие на кашель. Какая досада! Затушив сигарету, Фергюсон встал.

— Схожу за спальником, — кинул он через плечо и вышел в ночь.

Снаружи накрапывал дождик. Замерзшие ноги начинали неметь. Забрав из самолета спальник, Ферги оглянулся на город: везде темно, только светился ярко-оранжевым общественный центр. Синевато-серое небо заволокли облака, слегка подсвеченные догорающими лучами солнца. В воздухе пахло корицей, и Фергюсон по неясной причине вдруг вспомнил отца, худощавого брюнета с зелеными глазами. Отец был ирландским евреем, очень, очень подлым человечишкой. В октябре он с приятелями ходил на лося, возвращался с тушей, а то и с двумя. Ферги каждый раз порывался пойти вместе с отцом, но его, как мелкого и слабого, не брали. Зато когда Ферги исполнилось одиннадцать, отец наконец взял его на охоту. Ферги на радостях даже сон утратил, на целых три дня. И они с отцом, мокрые от рассветного тумана и дождя, ночевали в спальниках. Ноги мерзли, отец криками подгонял, веля не отставать. Когда они присели отдохнуть на бревно, прямо перед ними из лесу вышла олениха с детенышем. Ферги хотел застрелить их, однако отец не дал, сказав, что это — беспомощные животные. Стрелять надо самцов; самок и детенышей трогать нельзя. Потом они подстрелили оленя и шли по кровавым следам. Картечь не задела сердце — вошла в легкие, и зверь умер не сразу. Он бежал и бежал, пока не свалился от потери крови. Отец подвесил тушу вверх ногами на дереве и отрезал голову, чтобы стекли остатки крови. Ножом вспорол оленю брюхо и вынул кишки. Запах еще теплых внутренностей перебил аромат корицы. Ферги, не сдержав тошноты, отвернулся, а отец все копался в брюхе оленя черными от крови руками. Он смеялся над Ферги: мол, что ты блюешь, сопляк? Как девчонка, ей-богу! При этом он продолжал выгребать потроха, скрести руками по ребрам. Скотина весила двести фунтов, и отец тащил ее на спине — потел, матерился, но тащил. Ферги шел впереди с фонариком. Вокруг сгущалась темнота, и отец с сыном торопились вернуться к пикапу. Фонарик неожиданно выпал из рук Ферги и разбился. Они остались в полной темноте. Отец тогда крепко врезал Ферги, даже кровь из носу пошла. Потом еще добавил подзатыльник и разорался, дескать, ты, писька мелкая! Не смей отворачиваться! Ферги обернулся к нему лицом и схлопотал еще раз по морде. Отец предупредил: мол, если выроню тушу, тебе несдобровать. И Фергюсон-младший пошел дальше, глотая слезы, дрожа от злости и страха, выводя из лесу отца. Тот не переставал подначивать сына: плакать вздумал, ссыкуха? Вот мы тебе розовое платьишко купим. Поплачешь для нас тогда? Что, мамочки тут нет? Ну поплачь, поплачь.