Книга Хендерсон - король дождя - Сол Беллоу

И я стал убеждать себя, что преждевременно радовался в те дни, когда мы с Ромилеем шли по Хинчагаре, и воображал, будто уже переменился. Оказалось, что я еще не готов к нормальному общению с другими людьми.

Общество гнетет меня. Я бываю неплохим, когда один. Но стоит мне выйти к людям, душевная чехарда начинается сызнова.

Рядом с этой женщиной я сам был готов зарыдать по оскорбленной жене, брошенным детям, умершему отцу, младенцу-найденышу, забытой скрипке… Я почувствовал, как распухает нос и щекочет в ноздрях.

За молодой женщиной стояли ее соплеменники и тоже плакали — негромко, ненавязчиво.

— Что с ними? — спросил я Ромилея.

— Они стыдно, — серьезно пояснил он.

А крепкая фигуристая красавица продолжала рыдать. По широким скулам катились крупные слезы и стекали ей на грудь.

— Что ее гложет, бедную девочку? — спросил я Ромилея. — И что значит «им стыдно»? За что? Не нравится мне все это. Может, нам лучше уйти? В пустыне как-то спокойнее.

Ромилей понял, что плачущая толпа меня растревожила.

— Нет, нет, господин, ты не вина.

— Может, я напрасно сжег этот куст?

— Нет, господин. Она плачет другое.

— Ну конечно же! — хлопнул я себя по лбу. — Как я раньше не догадался? У бедняжки горе, и она просит помощи. Может, лев растерзал ее родителей? В Африке полно зверей, которые питаются человечиной. Я их всех перестреляю.

Я вытащил свой «магнум» с оптическим прицелом и показал туземцам. Потом взял палку и начал показывать им приемы строевой подготовки с винтовкой. «Раз, два, три! Раз, два, три!» — приговаривал я.

Но общий плач продолжался. Люди закрыли лица руками. Только малышня с восторгом глазела на мои выкрутасы.

— Нет, Ромилей. Ничего не получится. Похоже, им не по душе наш приход.

— Они плакать мертвая корова, — сказал Ромилей. Он объяснил, что арневи скорбят по скотине, которая дохнет от жажды, полагая, что засуху наслали боги за их грехи. Поэтому и спрашивают нас, незнакомцев, что им делать.

— Откуда я знаю? Засуха она и есть засуха. Но я им сочувствую. Знаю, что это значит — терять любимое животное. Леди и джентльмены, — повысил я голос, — хватит уже, расходитесь!

Туземцы медленно разбрелись, поняв по тону моего голоса, что я переживаю за них.

— Ромилей, спроси: что, по их мнению, я должен делать?

— Что ты делать, господин?

— Пока не знаю. Что-то такое, что не под силу другим.

Ромилей разговаривал с туземцами под аккомпанемент басовитого мычания гладкокожих горбатых коров (африканские коровы значительно выше наших). Плач постепенно стих, и я получил возможность лучше рассмотреть арневи. Цвет кожи у них меняется от одной части тела к другой. Чернее всего вокруг глаз, тогда как ладони, напротив, светлые — как будто они играли в салочки со светом и свет смыл с них часть черноты.

Глядя на туземцев, я подумал, что разительно отличаюсь от них внешностью. Мое лицо напоминает конечную железнодорожную станцию, вроде нью-йоркского вокзала Гранд Централ: большой лошадиный нос, рот до ушей, глаза как тоннели.

Затем ко мне подскочил человек, с которым беседовал Ромилей, и заговорил по-английски. Я удивился: никогда не подумал бы, что люди, говорящие по-английски, способны так расчувствоваться. Правда, в той плачущей группе его не было.

По росту этого незнакомца — тот был дюйма на два выше меня — и крепкому сложению я заключил, что он важная персона. В отличие от соплеменников на нем была набедренная повязка, блуза, наподобие матросской, и зеленый шелковый шарф вокруг туловища.

Поначалу он говорил медленно, подыскивал слова, потом речь потекла свободнее. Не знаю, почему я удивился. Английский сегодня — великий имперский язык, каким в давние времена были древнегреческий и латынь. Не думаю, чтобы римляне удивились, когда парфяне и нумидийцы обращались к ним на латыни.

— Меня зовут Айтело. Добро пожаловать. Как поживаете?

— Что? Что? — Я приложил руку к уху.

— Айтело, — повторил он и поклонился.

В шортах и грязных сапогах-вездеходах, с синим пробковым шлемом на голове, я отвесил ответный поклон.

Поскольку я глуховат на правое ухо, то поворачиваюсь к собеседнику в профиль, подставляя левое ухо, и вглядываюсь в какой-нибудь предмет, чтобы сосредоточиться.

Обливаясь потом, я стоял как вкопанный. Я был уверен, что оставил мир и всю суету далеко позади. Горные перевалы, плато, где не было человеческого следа и вообще ничего не было, мерцающие в выси звезды, вечерняя свежесть, напоминающая об утренней свежести ранней осенью там, дома, — я переживал все это и понял великолепие простоты. Я был уверен, что оставил мир, такой сложный и загадочный, и попал на новое место спокойное и древнее. Но тут началось: плачущие туземцы, сожженный куст, моя похвальба («Где этот кровожадный зверь? Я его застрелю!»), моя демонстрация оружия… Я вел себя как последний клоун.

Но человек, стоявший передо мной, похоже, не сердился. Напротив, он взял мою руку, приложил к своей груди и повторил: «Айтело».

Я последовал его примеру и сказал: «Меня зовут Хендерсон. Как поживаете?» Мы разговорились.

— Ради всего святого, — спросил я, — что здесь у вас происходит? Мой проводник и переводчик говорит, что все плачут из-за коров. Может, мы пришли не вовремя? Может, следует уйти?

— Нет, мистер Хендерсон, оставайтесь. Будьте моим гостем.

Мое высказывание насчет ухода отнюдь не было верхом галантности, и Айтело сказал:

— Вы, вероятно, подумали, что вы первый белый, который пришел сюда? Увы, нас открыли раньше.

— Выходит, я крупно ошибся. Мне пора бы уж усвоить, что земной шар исследован до самого малого озерца, до самой незначительной возвышенности. Но я не изыскатель, не геолог, не этнограф, а просто путешественник.

Глубокие складки, протянувшиеся от ноздрей к уголкам рта, придавали Айтело суровый вид, но, присмотревшись, я понял, что суровость обманчива, что, в сущности, он добрейшей души человек. Правда, держался он уверенно и с большим достоинством. Прямая спина и крепкие мускулистые ноги подчеркивали эти качества.

— Похоже, вы повидали белый свет, — сказал я. — Или английский у вас второй язык?

— Нет, сэр, по-английски здесь говорю только я. — Голос звучал несколько гнусаво, видимо, из-за больших ноздрей. — Вместе с покойным братом я когда-то учился в Малинди. Потом в Бейруте. И вообще много мест объездил. Так что на десятки миль вокруг один я знаю английский. Я, да еще Дафу, вождь племени варири.

— А вы сами, случаем, не королевских кровей?

— Моя тетушка Виллателе — наша королева.

— Значит, вы принц?

— С вашего позволения, — поклонился Айтело. — Другая моя тетушка — Мталба — предлагает вам пожить в ее доме.