Книга Александр. Божественное пламя - Мэри Рено

Девушка с факелом обошла по кругу остальных; взметнулись языки пламени, в отблесках которого сияли глаза, а красные, зеленые, синие, желтые цвета одежд становились насыщенными, как цвет драгоценных камней. Выступая из тени, маской маячила грустная, мудрая, порочная морда козла, с глазами словно топазы и позолоченными рогами. Венок из молодых зеленых виноградных лоз висел у него на шее. Вместе со жрецом и мальчиком-служкой козел возглавил шествие к роще; женщины шли следом, тихо переговариваясь. Систры нежно, нестройно позвякивали в их руках. В ручье, питающем фонтаны, квакали лягушки.

Женщины поднялись на открытый холм над садом; вся эта земля принадлежала царю. Дорожка вилась между миртом, тамариском и кустами дикой оливы. Позади всех, двигаясь на свет факелов, никому не видный, легко ступая, шел мальчик.

Впереди темной высокой громадой маячил сосновый бор. Александр оставил тропу и осторожно пробрался в кустарник. Растянувшись на упругом ковре сосновых иголок, он поглядывал из своего укрытия на рощу. Менады воткнули факелы во вкопанные в землю подставки. Место для танца было приготовлено заранее, алтарь украшен гирляндами, на грубо сколоченных столах расставлены кубки для вина и чаша с водой, разложены опахала. На постаменте стоял Дионис, — ухоженный, очищенный от птичьего помета, вымытый и отполированный так, что его мраморные члены блестели, точно юная плоть. Олимпиада привезла статую из Коринфа, где та была изваяна по ее указаниям: юноша лет пятнадцати, в полный рост, с белокурыми волосами и тонким стройным телом танцора. Он был обут в богато украшенные красные сапоги, с одного плеча свисала шкура леопарда. В правой руке он сжимал тирс с длинной рукоятью, левой приветственно поднимал позолоченный кубок. Его улыбка не была улыбкой Аполлона, которая говорила: «Человек, познай себя; этого достаточно для твоей маленькой жизни». Нет, она манила: бог улыбался, готовый поделиться своей тайной.

Женщины встали в круг, соединив руки, и пропели заклинание, обращенное к богу. Потом они принесут в жертву козла. С тех пор, как здесь в последний раз была пролита кровь, прошел дождь; животное приблизилось без страха и, только когда нож вонзился в него, козел коротко всхрапнул. Предназначавшаяся богу кровь была собрана в неглубокий кубок и смешана с вином. Мальчик спокойно наблюдал за происходящим, опустив подбородок на скрещенные руки. Он видел бесчисленные жертвоприношения в открытых святилищах и в этой роще, куда мать приносила его в младенчестве, и он спал на сосновой хвое под бешеный ритм тимпанов.

Раздалась музыка. Девушки с тимпанами и систрами, девушка с авлосом[5]начали тихо раскачиваться, каждая в своем ритме. Голова Главка, поднявшаяся над открытой корзиной, тоже раскачивалась. Темп и мощь звука нарастали, руки сплелись за спинами, женщины стучали ногами по земле, их тела выгибались, волосы струились по плечам. На дионисийских плясках после жертвоприношения они пили вместе с богом неразбавленное вино.

Девушка с кимвалами подняла их высоко над головой, они клацнули, и лязгающий звук долго не замирал. Александр пополз вперед, пока не оказался почти в самом кругу света; никто не видел его. Кольцо танцующих завертелось, поначалу медленно — нужно было сохранить дыхание для пения, чтобы славословить триумф бога.

Александр мог разобрать большую часть слов, но он и без того знал гимн на память. После каждой строфы кимвалы лязгали и хор, с каждым разом все громче, затягивал: «Эвоэ, Вакх! Эвоэ! Эвоэ!!»

Его мать начала гимн, называя бога сыном Семелы, родившимся в огне. Ее глаза, щеки и волосы сияли, золотой венок сверкал, желтое платье отражало свет факелов, словно она сама была источником света.

Гермина из Эпира, встряхивая черными волосами, пела о том, как младенец-бог был спрятан на Наксосе от ревнивой Геры; его охраняли поющие нимфы. Мальчик подобрался поближе. Над головой у него оказался стол с вином. Александр украдкой кинул взгляд наверх: кубки и чаша для смешивания были старыми, украшенными росписью. Он взял один из кубков, чтобы рассмотреть рисунки, — там еще оставалось немного вина. Хорошо знакомый с обычаем, мальчик отлил пару капель в честь бога, потом допил остальное. Крепкое неразбавленное вино было достаточно сладким, чтобы прийтись по вкусу ребенку. Бог, казалось, остался доволен оказанным ему почтением, поскольку факелы засияли ярче, музыка стала завораживающей. Мальчик знал, что скоро и он станет танцевать.

Они пели о том, как дитя Зевса было перенесено в лесное логово старого Силена, который учил его своей мудрости до тех пор, пока бог не превзошел своего учителя, открыв власть багрового винограда. Все сатиры стали поклоняться тому, чья рука даровала радость и исступление. Теперь танец кружился, как колесо на хорошо смазанной оси. Стоя среди деревьев, мальчик начал отбивать ногой такт и хлопать в ладоши.

Бог вырос в юношу, прекрасного лицом и изящного, как девушка, но опаленного огнем молнии, которая стала повивальной бабкой для его матери. Он явился человеческому роду, осыпая дарами тех, кто угадывал его божественное происхождение, и ужасая, как разъяренный лев, неверящих. Его слава возросла, он стал слишком известен, чтобы продолжать прятаться. Ревнивую Геру невозможно было обманывать дольше. По великолепию и могуществу она узнала его и наслала безумие.

Музыка набирала силу, становясь быстрее и выше, музыка взвизгивала, превращаясь в предсмертный вскрик маленького зверька, ставшего чьей-то добычей в полночном лесу; кимвалы оглушительно звенели. Мальчик, проголодавшийся и вдобавок испытывающий жажду после быстрого танца, приподнялся на цыпочках, потянувшись за новым кубком. На этот раз дыхание у него пресеклось. Вино обжигало, как упоминавшийся в гимне огонь с небес.

Обезумевший бог блуждал по Фракии, пересек Геллеспонт и фригийские холмы, двигаясь на юг, к Карии. Те, кто делил с ним радость, не покинули его, но остались с ним, чтобы разделить безумие. Оно вводило их в экстаз, потому что даже безумие Диониса было божественным. От побережья Азии он проследовал в Египет, мудрые жители которого встретили его с почестями; какое-то время он отдыхал там, постигая мудрость египтян и делясь с ними своей. Потом, исполненный безумия и божественного сияния, он пустился на восток, пересекая бескрайние просторы Азии. Он не переставал танцевать, вокруг собирались почитающие его — так огонь воспламеняется от огня. Он пересек Евфрат по мосту из плюща, Тигр — на спине тигра. Он танцевал всю дорогу через равнины, и реки, и горы — высокие, как Кавказ, — пока не достиг страны Индии у последних пределов мира. За нею не было ничего, кроме опоясывающей землю реки Океан. Проклятие Геры утратило свою силу. Индийцы поклонялись Дионису; дикие львы и пантеры приходили, чтобы смиренно везти его колесницу. В блеске славы возвратился он в земли Эллады; Великая мать[6]очистила его от скверны крови, пролитой им за дни безумия, и он даровал радость сердцам людей.

Снова вступил хор; вместе с авлосом пронзительно зазвучал голос мальчика. Он выскользнул из своего хитона, разгоряченный танцем, пламенем факелов и вином. Золотые колеса запряженной львами колесницы вращались под ним, звучали пеаны, реки текли для него вспять, народы Индии и Азии танцевали под его песню. Менады призывали его; он спрыгнул со своей колесницы, чтобы танцевать среди них. Несущееся в пляске кольцо распалось и с громким смехом и криками сомкнулось вокруг него, и он кружился перед собственным алтарем. Он танцевал, пока они пели, ступая по росе, творя свое волшебство, и роща завертелась вокруг него, и он уже не мог отличить землю от неба. Но теперь перед ним возникла Великая мать с венком из светлых лучей в волосах; она взяла его на руки и расцеловала, и он увидел на ее золотых одеждах красные отпечатки своих окровавленных ног, прикасавшихся к земле, что впитала кровь жертвы. Ноги были красными, как сапоги на раскрашенной статуе.