Книга Ведьма и инквизитор - Нерея Риеско

Казалось, ослепительное солнце насквозь пронизывает своими лучами ее нежную, как у младенца, перламутрово-прозрачную кожу, сквозь которую можно было легко различить тонкую сетку голубоватых жилок. А когда начинался дождь, его капли, стекая по выпуклостям ее великолепного тела, казалось, совершают географические открытия еще неизвестных долин, рек и озер. Губы у нее были тонкие, ярко-красные, и как же дивно обрамляли они жемчужные зубы, которые, стоило только ее смеху зазвенеть колокольчиком, тут же представали во всем своем совершенстве. Не хватало только пары прозрачных крыльев, тогда она уж точно стала бы феей. И только присутствие осла тоскливо-серой масти и тощей девчонки с огромными черными глазами и заостренными ушами низводило ее до уровня земных существ.

Бессмысленно было даже пытаться соперничать с подобной красотой; поэтому Май не удивляло, что ее саму никто не замечает. Она всегда стремилась жить вот так неосязаемо, неощутимо, еле заметно, невесомо… Это вовсе не казалось ей недостатком, она всегда считала, что умение оставаться незамеченной имеет свои преимущества. Вот уже несколько лет она передвигалась как тень, тайком пробираясь в чужие огороды, невольно подслушивая тайны, иногда непристойные разговоры, вовсе не желая это делать, просто никто никогда не замечал ее присутствия.

Эта незаметность была ей только на руку. Май видела в этом объяснение того, почему Господь до сих пор не обратил внимания на то, что она все еще жива. Она, дочь дьявола, как о том свидетельствовали знаки, предшествующие ее рождению, зачатая им с какой-то земной женщиной, все еще была жива! Силы добра и зла на равных вели бой, из которого она вышла победительницей, избежав смерти благодаря Эдерре.

Наверняка Господь внес их обеих как ослушников в список находящихся в розыске особо опасных беглецов. Нечего и сомневаться, что однажды он их обнаружит. А пока Май не переставала спрашивать себя, какая судьба ожидает ее сейчас, если она уже не значится в книге судеб. Она толком не знала, существует ли предназначение, которое руководит людьми, не давая им возможности поторговаться при случае, или же, наоборот, судьба смертных изменяется при каждом их движении. Или, может, эти изменения являются частью плана Божественного Провидения? Да и Господь ли это определяет?

Однако среди горьких, беспросветных мыслей, которые крутились у нее в голове, изводя до тех пор, пока она не проваливалась в сон, не было ни одной, предполагавшей разлуку с Эдеррой. Она была уверена, что им предстоит до конца жизни делить пополам и радость, и беду, поскольку они дали клятву никогда не расставаться и умереть в один и тот же день. Май даже думать не хотелось о том, что она может пережить Эдерру, для нее она была на этом свете всем.

Это было больше, чем поклонение, это была полная зависимость. Зависимость от глаз Эдерры, которые решали, на что смотреть, от ее жестов, которым следовало подражать, от ее мудрости, имевшей ответ на любые вопросы, от тепла ее тела в холодную глухую ночь, от ее ласковых слов, а равно и от горьких. Это была зависимость от ее смелости в принятии решений, от пищи, которую та подавала, и даже зависимость от ее дыхания. Это было полнейшее подчинение: она всецело зависела от Эдерры. Поэтому ее исчезновение и привело Май в состояние оцепенения, ужаса. Она невидящим взглядом уставилась в пространство, уповая, что тягостный кошмар вскоре рассеется.

Крестьянке, которая объяснила ей, что инквизиторы заподозрили Эдерру в занятиях колдовством и увели в неизвестном направлении, пришлось повторить свои слова три раза, пока Май не осознала наконец всю безысходность своего одиночества. Когда же это случилось, она начала шататься как пьяная, безуспешно пытаясь вдохнуть в легкие воздух, поскольку он перестал проходить через горло. И тогда она встала на четвереньки и выгнула особым образом спину, потому что только в такой позе можно обеспечить доступ воздуха в легкие. Женщина, видя ее в таком состоянии, сжалилась над ней и позволила войти в дом. Она только что подоила корову, вынула пару камней из очага, разом сдунула с них золу и опустила в ведро с молоком. На поверхности ведра возник вихрь пузырей, это означало, что его уже можно пить. Затем она усадила Май на стул и протянула ей стакан в надежде, что после молока щеки у девочки опять порозовеют. А та застыла истуканом, молча сжимая теплый стакан в руке.

— Взяли девять человек, от Урдакса до Сугаррамурди. Наняли Себастьяна де Одия, по прозвищу Голыш, чтобы он отвез их на своей телеге, — объяснила женщина, глядя ее по щеке. — Почему бы тебе его не подождать? Возможно, он сможет тебе рассказать, куда их отвезли.

Май бездумным взглядом уставилась на пенку, которая начала образовываться на поверхности молока.

— Мы поклялись друг другу никогда не расставаться, — подавленно сказала она. — Нам нельзя было разлучаться ни на минуту.

Себастьян вернулся в Сугаррамурди спустя две недели. Местные жители прозвали его Голышом после того злосчастного вечера, когда он страшно оконфузился. С тех пор миновало уже пять лет, однако соседи обычно бывают на удивление памятливы и обычно не забывают о промахах своих ближних. Приятно все-таки убедиться в том, что в любом доме непременно сыщется черная овца, которой можно стыдиться.

Дело было в пасхальное воскресенье. Себастьян, к огорчению жены и приходского священника, не обращал внимания на праздники и весь предыдущий день и всю ночь напролет пьянствовал в таверне. Он так и не добрался до дома. Напился вдрызг и упал посреди поля ничком. Это обстоятельство и спасло ему жизнь, потому что в противном случае он захлебнулся бы собственной рвотой. На следующее утро Себастьяна разбудили лучи полуденного солнца, нещадно палившие в его лысую голову. Он поднялся — этакий был великанище — и, спотыкаясь, заплетающимся шагом побрел к деревне, даже не заметив, что ночью кто-то утащил у него котомку, альпаргаты[5]и всю, какая была, одежду.

Он предстал перед образом Богоматери нагишом, распевая самую что ни на есть языческую песню, за которой последовал поток обычных для него запутанных предложений, которые никому не удавалось понять с первого раза. Через несколько дней его жена обошла всех соседей с сообщением, что не кто иной, как сам дьявол, опоил Себастьяна с целью похитить его одежду. Несмотря на таинственный характер происшествия, насмешкам не было конца, и все стали звать Себастьяна Голышом, к вящему огорчению его жены, смекнувшей, что прозвище рано или поздно перейдет к бедным детям, которые не должны отвечать за выходку отца.

Май решила терпеливо дождаться возвращения Себастьяна, с тем чтобы расспросить его, куда именно он доставил Эдерру. Чтобы не возбуждать подозрений, она незаметно пробралась в одну из пещер Сугаррамурди. С незапамятных времен эти пещеры почитались как пристанище богини Мари. Всем посвященным было хорошо известно, что Мари, мать Солнца и Луны, предпочитает селиться поближе к чреву Земли и что нет для этого лучше места, чем пещеры, отверстия, созданные в ней самой природой.

Многие жители Сугаррамурди не раз видели прекрасную богиню в чудесных одеждах едущей верхом на баране или расчесывающей золотым гребнем свои длинные белокурые волосы у входа в пещеру. И если кто-то вдруг оказывался в тяжелом положении и хотел попросить у нее помощи или совета, ему нужно было только отправиться туда с чистым сердцем и следовать простым правилам, а именно: обращаться к ней на ты, не садиться в ее присутствии, а после выйти из пещеры пятясь, не поворачиваясь к ней спиной.