Книга Катарина, павлин и иезуит - Драго Янчар

С такими мыслями епископ Люблянский лег под деревянный балдахин с краснолицыми, пышущими здоровьем ангелами. Он хотел было позвать секретаря, чтобы тот принес ему кофе, потому что собирался еще почитать, но зная, что неловкий секретарь обязательно обольет его этим кофе, предпочел чай. Правда, чай он тоже непременно прольет, но это так не испортит белье. Взглянув на деревянный потолок над своей кроватью, он опять увидел этих ярко раскрашенных ангелов, но прежде чем позвать неуклюжего секретаря, чтобы тот принес ему чай, глубоко окунулся в небеса на балдахине со всеми этими ангелочками и золотыми трубами, подумав, какими на самом деле белыми должны быть ангелы – сверкающе белыми, как это сказано у Луки, у Марка и Иоанна, белыми, как бел и чист разум Божией истины, как и его собственная оригинальная теологическая мысль, ведь когда-нибудь будут цитировать: как сказано у епископа Люблянского… от этой мысли у него стало тепло на сердце, и барочные ангелочки на балдахине больше не казались ему такими противными – пухлыми и краснолицыми, а наоборот, сделались белыми, каким должно быть и небо – белое-белое… далее он ни к чему уже не пришел в своих размышлениях, потому что уснул. Но вскоре начал беспокойно ворочаться на постели, ему снилось, что вокруг всей этой белизны и чистоты ходит секретарь с кружкой черного кофе в руках, и эта черная жидкость опасно плещется и колышется.

4

Секретарь епископа пытался добрыми словами уговорить озябшего Йожефа Полянеца вернуться домой, где заботливого хозяина ждали дела, поля и скотина.

– Никуда не уйду, – твердил Полянец, – буду стоять тут, пока Его Преосвященство меня не примет у себя, на третьем этаже епископского дворца. И пятнистая кобыла по кличке Пеструха будет привязана у входа в епископат, здесь она будет жевать из подвязанного мешка сено и испражняться на мокрую мостовую перед дворцом до тех пор, пока епископ меня не примет. – Секретарь замахал руками: как только может подумать человек Божий, чтобы Его Преосвященство отговаривал людей от паломничества? Церковь всегда поощряла людей к совершению этого святого обряда, хотя и трудного, хотя и опасного, но к нему ведь призывает внутренний голос человека, который на такое решился. И вообще, до чего же мы дойдем, если епископ будет отговаривать от этого некую молодую особу, хотя епископат, конечно, очень признателен за лес, который пожертвовал Полянец, за подводы и работников, благодаря чему стройка пошла быстрее. – Но это же моя дочь, – закричал Полянец, так что секретарь в замешательстве стал оглядываться по сторонам, – ни у епископа, ни у секретаря нет дочери, и они не могут понять, что такое грязные дороги, дожди, ночлеги в неопрятных условиях, бессовестные люди, война с Пруссией. – Секретарь повернулся спиной к орущему человеку и убежал обратно в епископат, грузчики, окончившие переносить полные бочки в подвал и пустые на телегу, дали Полянецу выпить траминца и увели с собой в трактир «Коловрат», недалеко от здания епископата, епископ отдернул занавеску и вздохнул с облегчением, ибо Полянеца под окном больше не было – видимо, он образумился.

В «Коловрате» все гудело от смеха, пения и криков, гости топали ногами, стучали о столы кружками, так что вино весело плескалось через край, здесь шла совсем иная жизнь – не та, что в епископском дворце. На скамье стоял человек в длинном плаще, по его седой бороде текло вино, он только что кончил один рассказ и начинал следующий:

– Когда я был в Падуе… – закричал он и подождал, пока слушатели успокоятся. – Когда я был в Падуе, я встретил там одного молодого человека из наших краев, он там учился.

Так как шум в трактире все не утихал, рассказчик обиженно умолк и слез со скамьи.

– Если не хотите слушать, то все, – сказал он высокомерно, – все, больше ни одного рассказа.

Со всех сторон закричали, что они хотят слушать, ведь отец Тобия рассказывает самые интересные истории, пусть он продолжает, это настоящий театр, не то что разные там процессии и мистерии. Отцу Тобии не нужно было говорить дважды, он выступал перед людьми с охотой, опять влез на скамью и взмахнул посохом над головами, словно прекращая этим взмахом шум; воцарилась тишина.

– Итак, – сказал Тобия, – звали его Франц, Шпанов Франц, он уехал учиться в университет, в Падую. И вот отправился его навестить батрак Йохан. Всюду спрашивал: не здесь ли наш Франц?

Гости усмехнулись.

– Нечего зубы скалить, – загремел Тобия, – это печальная история.

– Ну, наконец они встретились, – продолжал рассказчик, – Франц его спросил, чего нового дома. – Эх, ничего нового, – ответил Йохан. Только я вот устал, всю дорогу шел пешком.

Теперь Тобия стал изображать их двоих: Франц говорил гнусаво и нараспев, как говорят ученые люди, а батрак Йохан – отрывисто, односложно, как он привык разговаривать с лошадьми и коровами.

Франц спрашивает удивленно: – А почему же пешком?

Йохан отвечает печально: – Потому что наш гнедой околел.

Франц: – Какой гнедой?

Йохан: – Ты уже его не помнишь? Хороший гнедой.

Франц: – Конь?

Йохан: – Да, конь. А во всем виновата наша Франца.

Франц: – Какая Франца?

Йохан: – Ты что, сестру свою уже забыл? Она во всем виновата.

Франц: – А говоришь, ничего нового. Почему же он издох, ведь это был здоровый конь?

Йохан: – Он задохнулся.

Франц: – Задохнулся?

Йохан: – В доме был пожар, вот он и задохнулся.

Франц: – Пожар в доме?

Йохан: – Горел дом, и хлев тоже, с дома огонь перекинулся на хлев, в хлеву стоял гнедой, вот он и задохнулся. И во всем виновата несчастная Франца.

Франц: – Господи, в доме был пожар, а ты, Йохан, говоришь, ничего нового. Что же такое случилось, почему загорелся дом?

Йохан: – Зажгли свечу, она упала, вот дом и заполыхал.

Франц: – Свеча! А почему ее зажгли?

Йохан: – Поставили у смертного одра.

Франц: – У смертного одра? Ой, ой!

Йохан: – Да, у смертного одра. Отец лежал на смертном одре, а свеча упала, загорелся дом, а от него и хлев. Отца вытащили, а коня не спасли.

Франц: – А ты говоришь, ничего нового… Господи помилуй! Что же такое стряслось, почему отец оказался на смертном одре?

Йохан: – Он с соседом рассорился не на жизнь, а на смерть, и они подрались. Из-за Францы.

Франц: – Господи, Боже мой! Из-за Францы?

Йохан: – Сосед сказал, что наша Франца с кем-то спуталась. Это отца страшно разозлило. Он сказал, что Франца еще никогда ни с кем не путалась. И отец не на жизнь, а на смерть подрался с соседом. А матери стало так плохо, что она умерла просто с горя. Боже, упокой их души.

Франц: – И мать тоже умерла?

Йохан: – Да, мать умерла с горя, отец подрался не на жизнь, а на смерть, дом сгорел, а конь задохнулся.