Книга Прогулки по Европе с любовью к жизни. От Лондона до Иерусалима - Генри Воллам Мортон

— Клянусь Юпитером, мне ужасно жаль, что вы уезжаете, — говорил он, рассеянно похлопывая себя по ноге лайковой перчаткой (полагаю, нелепый этот жест был в моде среди блестящих денди прошлого века).

До отправления поезда оставалось несколько минут, когда по лицу Снапа пробежала какая-то тень. Он опустил руку в карман и вытащил ее с выражением крайней озабоченности.

— Клянусь Юпитером! — воскликнул он. — Я, похоже, забыл дома кошелек. А мне ведь нужно взять такси… Простите, мой друг, я хотел спросить, не могли бы вы… Если вас, конечно, не затруднит… Не могли бы вы занять мне десять пиастров?

Десять пиастров! Бедный маленький Снап… Я сослался на то, что у меня нет при себе мелочи, и дал ему бумажку в сто пиастров. Он метнулся к ближайшему книжному прилавку и уже через минуту вернулся, сжимая в руке девяносто пиастров. Невзирая на мои возражения, Снап вручил мне деньги. Десятки вполне хватит, уверил он меня. Такси больше не стоит… Поезд тронулся с места, и последнее, что я видел, это большая белая панама, которой размахивал Снап.

Несколько месяцев спустя, когда я уже успел забыть и свою поездку в Египет, и мистера Снапа, я получил от него письмо. Это было почти официальное послание со множеством марок и штемпелей. Мистер Снап высокопарно благодарил меня за оказанную услугу, жаловался на временные денежные затруднения и спрашивал, не соглашусь ли я в качестве оплаты долга принять книгу.

Я распаковал бандероль и действительно увидел книгу большого формата, на обложке которой значилось: «Королева Хатшепсут, ее жизнь и характеристика эпохи».

Судя по всему, это был авторский экземпляр мистера Снапа — единственная ниточка, связующая его с миром, от которого он отрекся. И пока я перелистывал страницы увесистого научного труда, мне пришло в голову, что подарок этот не что иное, как великодушный и трогательный прощальный жест.

Вверх по Нилу

В Луксоре всегда полным-полно туристов со всего света. Они съезжаются сюда целыми ордами, сразу же бросаются в Карнак, быстренько осматривают Луксорский храм и пробегают по Долине Царей, после чего грузятся на фелуки и с чувством исполненного долга отбывают в направлении Асуана, оставляя после себя ощущение шумной суматохи и бесполезности бытия.

Кто они, эти люди? И зачем сюда приезжают? Один из местных жителей сказал так: «Их нам посылает сам Аллах, чтобы мы могли зарабатывать себе на жизнь». Вот такой восточный фатализм… Наверное, я тоже проникся этим чувством, ибо подобное объяснение кажется мне единственно разумным и логичным.

Раннее утро в Луксоре. Нил протянулся длинной лентой жемчужного цвета. Он кажется таким неподвижным и прочным, что создается иллюзия, будто можно пройти по нему до противоположного берега, на котором вздымаются розовые холмы Долины Царей. По реке медленно плывут фелуки, издали смахивающие на жирных белых мотыльков. В каждой из них сидят мужчины в бейсбольных кепках и женщины в шелковых чулках и бриджах.

На том берегу виднеется кучка осликов, возле которых бегают и суетятся мальчишки-погонщики. Вот они взгромоздились на своих длинноухих «скакунов», и маленький караван тронулся с места. Он двигается по мокрой прибрежной полосе, превращенной в арбузные бахчи, затем пересекает посадки сахарного тростника и приближается к маленькой деревушке, словно сошедшей с иллюстрации к Ветхому Завету. Миновав это скопление грязных домишек, стоящих вперемежку с пальмовыми деревьями, караван идет дальше, ко входу в Долину Царей, откуда пышет жаром, как из жерла открытой печи.

Цепочка осликов медленно движется по каменистой тропинке, которая, извиваясь, уходит в самое сердце долины. В безоблачном ярко-синем небе парит одинокий сокол, на нагретых камнях нежатся зеленые ящерки.

— Так это и есть их чертова Долина Царей? — говорит один из пассажиров фелуки. — Могли бы построить ее поближе к цивилизации!

— Прошу внимания, джентльмены! Сейчас нам предстоит посетить гробницу Рамзеса IV.

Драгоман в лиловой абайе лучезарно улыбается и ведет свою группу в прохладную темноту усыпальницы.

Уже через несколько минут можно видеть тех же туристов, целеустремленно карабкающихся по склонам фиванских холмов: судя по всему, они торопятся к Дейр-эль-Бахари. Они поднимаются по каменистым откосам все выше — прямо к пылающему оку Солнца, а затем, перевалив через гребень, спускаются в долину, где стоит вырезанный из скалы храм царицы Хатшепсут.

Наскоро осмотрев его, они бредут под палящими лучами солнца к храму Рамзеса II. Еще через полчаса туристы направляются к храму Мединет Хабу — возможно, самому прекрасному строению на земле. Ближе к полднику они посетят Колоссов Мемнона, которые, подобно неразлучным супругам Дарби и Джоан, восседают рядком на краю священной долины и с неизменным терпением взирают на бесконечные толпы туристов, проходящие у их ног.

Бедные колоссы! Как, должно быть, они устали за время своего многовекового бдения. Ведь еще со времен Геродота они числятся среди объектов туристического поклонения.

Вот и ночь спускается на Луксор… Небо на западе проделало сложную трансформацию от нежно-розового цвета к желтому, затем к жемчужно-серому и, наконец, превратилось в темно-синее покрывало, усеянное многочисленными звездами. На нем обозначился тонкий серп растущей луны (меж рогами до сих пор можно разглядеть призрачные очертания старой луны). Месяц высветил на поверхности Нила зыбкую лунную дорожку, которая протянулась до противоположного берега. На той стороне сидит одинокий египетский мальчишка со своей флейтой.

Он наигрывает простенькую мелодию — ту самую, которая уже тысячелетия звучит на берегах Нила и которую великий Верди использовал в качестве темы для песни «Прощай, земля» в своей опере «Аида». В воздухе разлито ощущение невыразимой печали, как будто сама египетская земля оплакивает некую невосполнимую утрату — то, что она давным-давно потеряла, но никак не может забыть.

А в холле гостиницы собралась все та же толпа. Обгоревшие на солнце девицы отдыхают в обществе утомленных кавалеров и подводят итоги прошедшему дню.

Они делают записи в маленьких сафьяновых блокнотиках. Время от времени они отрываются от этого занятия и устремляют вдаль задумчивый взгляд. За этим следует примерно такой диалог:

— Скажи, Гас, в что мы делали во второй день?

— Будь я проклят, если помню. Может, осматривали храм Рамзеса?

— Гас!

— Да?

— А как называется то место, где стоит огромная статуя?

— Не помню, крошка. Что-то вроде «дом бога».

— Га-ас!

— Да, дорогая.

— А у тебя под рукой те записи, что ты делал в Иерусалиме?

— Да.

— Посмотри, пожалуйста, в твоем списке числится Храм Гроба Господня? Мы действительно его посещали? Я пишу отчет для мамочки…

— Напиши, что да.

— Гас!

— Да?