Книга Следствие сомбреро - Ричард Бротиган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бунт свирепствовал вокруг сомбреро, а оно в безопасности пребывало посреди толпы в убежище с тремя соседями: спятившим мэром, который все выкрикивал номер своего авто, и двумя рыдающими людьми, которые столько плакали, что стали будто исполинские младенцы. Они уже даже не сознавали, что плачут. Не знали, чего хотят и что делают.
Слезы просто текли из подземных источников прямиком им в пятки, поднимались по ногам, а потом до самых глаз… ну, такое создавалось впечатление. Больше ничем не объяснить, откуда они брали столько слез.
Эти слезы наверняка откуда-то брались – вполне могли взяться из тайных плачевных родников, что выбирались из глубин земли и текли далеко-далеко, беря исток на кладбищах и в дешевых гостиничных номерах, изукрашенных одиночеством и отчаянием.
Увы, горя в мире хватит для орошения Сахары.
Что приключилось с полицией?
Отчего не явились, не прекратили бунт, не задушили в зародыше, пока еще было возможно? Появись они на Главной улице, не случилось бы национальной трагедии.
До полицейского участка всего несколько кварталов. Кто-то им позвонил, они расселись по двум машинам, составлявшим полицейский департамент этого городишки, но до сих пор не прибыли. Тут же ехать всего ничего.
Где же они?
Очень просто.
Мертвы.
Когда сомбреро упало с неба, температура его была -24. Несколько секунд назад, посреди свирепствующего бунта, температура сомбреро повысилась на один градус до -23.
Любопытно.
Юкико во сне перевернулась фантастической страницей, и волосы ее перевернулись тоже, страницей темной. Шевеление разбудило кошку, и та перестала мурлыкать. Кошка решила было заснуть опять, потом передумала.
Кошка лежала, глядя в темные вечерние глубины комнаты. Кошке хотелось пить. Скоро она вылезет из постели, пойдет на кухню и попьет из плошки у холодильника. И, наверное, немножко по-ночному перекусит. Пять или шесть кусочков сухого кошачьего корма, она съест их медленно: хррумп-хррумп-хррумп – точно сжует мягкие алмазы во тьме.
Юкико снова перевернулась. Во сне она теряла покой. Ее сон о Киото осыпался по краям. Жизнь сна висела на волоске мурлычущей кошки, а теперь кошка не мурлыкала и сон рассыпался.
Голова Юкико попыталась породить синтетическое мурлыканье – не вышло. Сну требовалось кошачье мурлыканье – тогда он мог жить дальше. А потом он начал разламываться – словно мощное землетрясение. Рушились громадные осколки. Теплый осенний дождь обернулся руинами, кладбище схлопнулось, как потрепанный карточный столик, а покой и довольство обратились в ничто.
Кошка встала на постели, потянулась и спрыгнула на пол. Очень медленно побрела в кухню, по пути остановившись, чтобы снова потянуться.
Когда она добралась к плошке у холодильника в кухне, Киото закончился.
Почему полицейские мертвы?
Проще простого.
Отправившись к бунту на двух городских полицейских машинах, они изобретательно умудрились устроить столкновение, которое чудесным образом всех убило. Обычно такие аварии приводят к мелким травмам и все участники выползают из машин и уходят – потрясенные до глубины души, конечно, однако целехонькие.
В этой аварии все повернулось иначе.
Все ухитрились убиться насмерть.
В двух машинах было шесть полицейских, и все они были крайне мертвы. Малоприятное зрелище. Обойдемся без детального осмотра вблизи. Пускай все остается как есть. Городской полицейский участок покончил с собой. Конченным он и останется, а мы лишь добавим, что обычно вокруг таких аварий собирается громадная толпа. Улицы кишат зеваками, но поскольку в нескольких кварталах оттуда свирепствовал бунт, на месте аварии никого не оказалось. Две запутавшиеся друг в друге машины, набитые телами мертвых полицейских, а вокруг ни души. Очень странное зрелище.
Нереальное.
Никто даже не побеспокоился звякнуть в участок и рассказать об аварии женщине, которая работала диспетчером.
После первого звонка про бунт никто больше не звонил. Все деловито бунтовали на бунте, поэтому диспетчер решила, что все под контролем. Сидела в участке и красила ногти.
Тридцать секунд спустя в мозгу у него перекувырнулось, и он решил ей все-таки позвонить. Должен же быть конец его страданиям. Не могут же они тянуться вечно. Разбудив ее среди ночи и сказав, что любит ее и сейчас помчится к ней домой на такси, он разрешит свои мученья.
Он встал с дивана и подошел к телефону. Поднял трубку и набрал первую цифру ее номера.
тыктыктыктыктпыктыктык 7
Потом набрал вторую цифру.
тыктыктыктыктык 5
Любовь – это такая разновидность безумия.
Он набрал третью цифру.
тыктык 2
Он уже практически на полпути.
Надо лишь набрать остальные цифры, подождать, пока будет звонить телефон, а потом она подойдет, и он услышит ее голос, и вот что на самом деле сказала бы она – свободная от его фантазий о том, что она делает, и кто она такая, и от всего остального, чем его мозг играл в пинг-понг.
У нее был бы очень сонный голос.
Она сказала бы:
– Да, кто это?
А он сказал бы:
– Это я. Я люблю тебя. Я хочу тебя увидеть прямо сейчас. Можно я приеду?
– Нет, я не хочу тебя видеть, – сказала бы она и повесила трубку.
Вот что случилось бы на самом деле.
Она от него устала.
Она хотела снова жить сама по себе.
Она больше не могла тратить на него время.
Она отдала ему всю жизнь, которую могла себе позволить. У нее для него больше не осталось жизни. Она хотела что-то оставить для жизни себе.
Он начал набирать четвертую цифру, но так и не закончил. Повесил трубку. Вернулся к дивану и сел. Потер глаза, будто старик.
Секунд тридцать в голове у него было совершенно пусто – весьма необычно, ибо там почти всегда маршировал парад Четвертого июля.
– Господи, – наконец сказал он вслух самому себе. – Я это чуть не сделал. Я ей чуть не позвонил. Надо взять себя в руки.
Без десяти одиннадцать, и спать ему совершенно не хотелось. Он задумался, чем бы занять остаток ночи.
Ночь удлиняется, когда прокисает любовь.
Кошка попила в темной кухне и пошла назад по коридору в спальню, где спала ее японская хозяйка.
