Книга Фатальная ошибка - Джон Катценбах

В коридоре ошивалось несколько соседских кошек, которые отвратно мяукали на все лады. Одна из них зашипела при его появлении. Старухе, жившей в противоположной квартире, принадлежало больше дюжины кошек, если не все двадцать; всем им были присвоены имена, в коридор выставлялись миски с едой для загулявших членов коллектива. И, строго говоря, нельзя было утверждать, что все эти кошки принадлежали соседке, потому что они уходили и приходили когда вздумается. В углу был даже поднос, служивший кошачьим туалетом, из-за чего в коридоре всегда стояла вонь. Кошки знали Майкла О’Коннела, он тоже знал их, и его взаимоотношения с ними были не лучше, чем со старухой. Он считал их бездомными тварями, вредными паразитами. Из-за них у него слезились глаза, он чихал, а они вдобавок вечно следили за ним со звериной настороженностью. Ему не нравилось, что кто-то регистрирует каждый его приход и уход.

О’Коннел занес ногу, чтобы дать пинка приблизившемуся к нему пестрому коту, но промахнулся. «Теряешь реакцию», — упрекнул он себя. Виновата была, конечно, полная треволнений бессонная ночь. Пестрый и его товарищи кинулись врассыпную, когда Майкл открыл свою дверь. Но один черно-белый кот с рыжими полосками задержался возле его ног у миски с едой. Он, очевидно, был новенький — или слишком глупый, чтобы сообразить, что другие удрали недаром. Старуха должна была подняться только через час или позже, да и со слухом у нее было не ахти. О’Коннел бросил взгляд вдоль коридора. Другие жильцы тоже не подавали признаков жизни. Он не мог понять, почему никого из соседей не возмущают эти кошки, и злился на всех. В одной из квартир жила пожилая пара из Коста-Рики, плохо говорившая по-английски. В другой обосновался механик-пуэрториканец, который, как подозревал Майкл, подрабатывал в качестве взломщика. Наверху обитали двое аспирантов, из чьей квартиры время от времени доносился запах марихуаны, а также седовласый коммивояжер с землистым лицом, горевавший в свободное время в обнимку с бутылкой. О’Коннел ни с кем из этих жильцов практически не общался и даже сомневался, что кто-нибудь из них знает его имя. Пару раз он жаловался на соседку с котами пожилому управляющему домом. Ногти управляющего совершенно почернели с годами от грязи; говорил он с акцентом, понять который было невозможно, и терпеть не мог, когда его беспокоили по поводу каких-либо коммунальных проблем. Это была тихая гавань, старая, холодная и невзрачная, конец пути для одних, перевалочный пункт для других; она производила впечатление временного пристанища, и это Майклу нравилось.

Взглянув на кота, он подумал, что соседка вряд ли знает всех животных, находящихся у нее на иждивении. И вряд ли заметит исчезновение одного из них.

Он быстро нагнулся и схватил черного-белого поперек туловища. Тот удивленно запищал и выпустил когти.

О’Коннел посмотрел на кровавый пунктир на тыльной стороне ладони. Ну что ж, ему легче будет выполнить то, что он задумал.

Эшли Фримен снова легла.

— Это уже серьезно, — вслух прошептала она.

Девушка лежала, почти не двигаясь, пока взошедшее солнце не стало проникать в щели между плотными шторами с оборками, придававшими комнате сходство с детской. Свет медленно заливал противоположную стену, где висело несколько ее собственных работ — эскизы, сделанные углем на занятиях по рисованию с натуры: мужской торс, которым она была довольна, и изображенная со спины женская фигура, чувственно изгибавшаяся на белом листе. Висел там также ее автопортрет, довольно необычный: прорисована была лишь половина лица, а другая оставалась нечеткой, как бы затененной.

— Такого просто не бывает, — произнесла она уже громче, понимая, что не может точно сказать, что она имеет в виду под «таким». Пока не может.

* * *

Я позвонил ей в тот же день. Без всяких предварительных любезностей я выпалил:

— В чем причина одержимости Майкла О’Коннела?

Она вздохнула:

— Это вы должны определить сами. Но неужели вы не помните, как вас, словно электрический разряд, пронзает ощущение, что вы молоды, и в какой-то неповторимый момент вас вдруг охватывает страсть? Случайная встреча, проведенная вместе ночь. Разве вы так уж стары, чтобы не помнить, как все казалось вам возможным?

— Да нет, конечно я помню это, — ответил я (возможно, слишком поспешно).

— Но тут-то и возникла проблема. Обычно эти моменты имеют благоприятный исход или, в самом неудачном случае, заставляют совершать ошибки, из-за которых краснеешь и о которых никому не говоришь. Но с Эшли было не так. Она проявила слабость, а затем вдруг обнаружила, что застряла в колючем кустарнике. Только колючий кустарник не смертелен в отличие от Майкла О’Коннела.

Помолчав, я сказал:

— Я нашел Уилла Гудвина. Только его зовут не Уилл Гудвин.

Последовала пауза, медленно дошедшая до меня по телефонному проводу.

— Это хорошо. Вы, наверное, узнали что-то важное. По крайней мере, вы теперь лучше представляете, чего можно ожидать от Майкла О’Коннела. Однако не с Гудвина все это началось и, вероятно, не на нем кончится. Но этого я не знаю, тут думайте сами.

— Хорошо, но…

— Мне пора идти. Но вы ведь понимаете, что в некотором смысле вы сейчас в той же точке, в какой был Скотт Фримен, когда все стало так… не подберу точного слова — напряженно? трудно? Кое-что он знал, но не так уж много. Ему не хватало информации. Он полагал, что Эшли в опасности, но в чем именно эта опасность заключается, когда и где ее можно ожидать — было неясно. У него не было ответов на вопросы, которые мы задаем себе, когда чувствуем угрозу. Все, что у него было, — отдельные тревожные факты. Скотт понимал, что это не начало, но и не конец. Он походил на ученого, который обнаружил середину уравнения и не знает, с какого конца за него взяться.

Она замолчала, и я впервые почувствовал волну такого же холода, какой охватил когда-то Скотта.

— Мне пора идти, — повторила она. — Поговорим позже.

— Но…

— Нерешительность. Вещь очень простая и понятная. Но она, как известно, может привести к самым плохим последствиям. Впрочем, как и слепая решимость. Тут, конечно, может возникнуть дилемма. Действовать или не действовать? Вечный мучительный вопрос, не правда ли?

5 Потеряшка

Войдя в дом, Хоуп по привычке дважды хлопнула в ладоши и тут же услышала топот пса, несущегося из гостиной, где он проводил бо́льшую часть времени, глядя на улицу из венецианского окна и ожидая ее прихода. Она знала наизусть весь звуковой ряд: сначала тяжелый удар — он спрыгнул с дивана, на который ему запрещали забираться, когда дома был кто-нибудь, кто мог запретить это, затем царапанье когтей о пол, обнажившийся в результате того, что он сдвинул с места восточный ковер, и, наконец, торопливый топот — он скачет в прихожую. Зная продолжение, Хоуп отложила в сторону все принесенные бумаги и покупки.