Книга Меч и цепь - Джоэл Розенберг

— Игры в Пандатавэе — он был моим первым противником. Я сделал его за пару секунд.

Это было ужасно. Будущий отец не имеет права рисковать своей жизнью, забывать об опасности, грозящей другим — но этого человека Карл знал. Они не были близкими друзьями, Карл не мог даже назвать его имени — но все же он его знал.

Он повернулся к Словотскому.

Вор покачал головой.

— Карл, окажи услугу нам обоим — убери к чертям это выражение со своей морды. Ты начинаешь привлекать внимание. — Он понизил голос. — Так-то лучше. Мы просто путешественники, сидим вот и болтаем о погоде да ценах на мясо… так, вообще. Понял? Не знаю уж, что ты там замыслил, но выполнять твоих планов мы не станем. Нет и еще раз нет. И вспомни — ты дал слово Ахире.

— Уолтер…

Словотский приподнял ладонь:

— Однако я не собираюсь испытывать твой характер. У нас полно денег. Мы купим его. Посиди-ка немного… — Он сунул Карлу вожжи, спрыгнул с облучка и ввинтился в толпу.

Торг шел споро; местные фермеры и скотоводы подняли цену с начальных двенадцати золотых до двух с хвостиком платиновых. Самый настойчивый, коренастый крепыш в потной тунике, сопровождал каждую свою ставку взглядом на Словотского, словно бросал тому вызов. Когда цена перешла за две платиновых, он махнул рукой и пошел прочь, бормоча себе под нос неразборчивые проклятья.

В конце концов продавец поднял палочку, аккуратно держа ее двумя пальцами.

— Последняя ставка: две платиновых, три золотых. Кто больше? — привычным распевом спросил он толпу. — Ценный, хорошо обученный раб, без сомнения, весьма полезный как в поле, так и в хлеву. И он, и его сыновья будут хорошо трудиться — и вряд ли много съедят… Нет? Раз… два… три! — Он сломал палочку. — Раб продан. Сделка совершена.

Он кивнул Словотскому.

— Не хочешь его клеймить? Что ж, ладно. Цепи есть? Два серебряка за те, что на нем, если, конечно, они тебе нужны. Я бы советовал: этот еще не свыкся с ошейником. Пока. И следи за зубами: он с характером.

Уолтер полез в кошель, отдал деньги и взамен получил поводок и железный ключ. Пиная и костеря раба на чем свет стоит, Уолтер стащил его с помоста и довел через толпу до повозки.

При виде Карла глаза раба сделались совершенно круглыми.

— Ты — Кахр…

Тыльной стороной ладони Уолтер наотмашь ударил его по лицу. Потом вытащил нож.

— Держи язык за зубами, если не хочешь лишиться его! Приставив острие к горлу раба, он принудил его влезть в повозку. Торговец одобрительно ухмыльнулся и велел выводить следующего.

— Просто посиди тихо, — прошептал Карл. — И успокойся. Все будет хорошо.

— Но…

— Ш-ш-ш. — Повозка заскрипела — и покатилась. — Я знаю кузнеца на окраине. Сперва нам надо кое-куда заехать, а потом мы снимем с тебя ошейник. Скоро. Потерпи немного.

— Ты хочешь сказать…

— Он говорит, ты свободен, — сказал Уолтер, взмахивая вожжами. — Просто пока что этого нельзя показывать.

Рот человека приоткрылся, захлопнулся, и он озадаченно покачал головой.

— Ты имеешь в виду именно это, Кхаркуллинайн.

В его голосе смешались вера в невероятное и испуганный вопрос.

Карл кивнул, и раб призадумался. А потом его редкозубый рот растянулся в улыбке. Совершенно особой улыбке.

Карл ничего не сказал. Никто больше не понял бы, насколько прекрасна эта улыбка.

Если только им не доводилось видеть похожую на лицах любимых.

Или глядя в зеркало.

— Ч'акресаркандин ип Катардн, — представился бывший раб, усаживаясь на мешок с зерном и потирая ссадины от оков. Ссадины воспалились, кое-где их покрывал отвратительный зеленоватый налет. Запястья и щиколотки должны были причинять ему адскую боль, но все, что он позволил себе, — это слегка почесаться. — Выговаривать это легче, чем Кхаркуллинайн.

— Зови меня Карл.

— А ты, если хочешь, называй меня Чак. И вообще — можешь звать меня как угодно. — Чак медленно наклонил голову. — Я твой должник, Кхарл. Не понимаю, почему ты освобождаешь меня, но все равно я твой должник.

Уолтер хмыкнул:

— Так ты возражаешь против рабства единственно потому, что сам раб?

Чак нахмурился:

— Конечно. Так уж устроена жизнь. Хотя… — Он покачал головой. — Временами меня просто мутит от этого. Впрочем, чтобы меня замутило, нужно не так уж много. Я катардец; у нас желудки ой как чувствительны.

— Как это вышло? — спросил Карл. — Когда мы встретились, ты жил на выигрыши с Игр, но…

— Ты положил этому конец, Карл Куллинан. Как я тебя тогда честил!.. Когда ты вышиб меня — в первом же раунде, — у меня оставались последние медяки. Ну и я сглупил: подписал контракт с этим пронырой тэрранджийцем. Он болтал, что набирает воинов для лорда Кхоральта. Треклятые эльфы не могут не врать.

Как бы там ни было, а мы — четырнадцать дурней — выехали из Пандатавэя. Спокойно миновали Аэрик, убрались подальше от сборщиков дорожных пошлин. И однажды вечером, на стоянке, получили к ужину больше вина, чем всегда. Непростого вина: когда мы очнулись, то были в цепях, проданы по дешевке. Тэрранджи оказался не вербовщиком лорда, а тайным членом Гильдии работорговцев. — Чак повел плечами. — Ему просто надо было выманить нас из Пандатавэя. Таким образом он избежал наказания за подрыв мнения о проклятом городе как о безопасном месте. — Взгляд его вспыхнул яростью. — Но ему это даром не пройдет.

Из-за поворота донесся грохот, а с ним — дальнее фырканье и ржание лошадей.

Ноздри Чака раздулись.

— Я узнал чертову кобылу. Это возок моих прежних хозяев. — Его правая рука потянулась к левому боку. — Был бы у меня меч!.. — Он взглянул на пару клинков в ножнах на полу повозки. — Не одолжите один?

Карл кивнул:

— Конечно.

— Нет! — Уолтер покачал головой. — Нам не нужны неприятности. Карл, дай ему свою тунику. Не надо, чтобы Чака видели без цепей. Ни к чему, чтобы пошли сплетни о двух чужаках, что покупают и отпускают на волю рабов.

— Я не давал слова не…

— Карл, это одно и то же. Так как — твое слово твердо или нет? Дай ему тунику. Пожалуйста.

Карл медленно склонил голову — и подчинился.

— Посиди смирно. — Он бросил Чаку тунику, и тот без слов скользнул в нее, хотя подол опустился ему много ниже колен. Прикрыв ноги одеялом, он занялся содержимым миткалевой сумки.

— Карл взял от задней стенки рапиру и сунул ее Уолтеру. Словотский приподнял бровь; Карл мотнул головой.

— Я не нарываюсь на неприятности. Но и безоружными нам выглядеть не след. Беспомощность провоцирует… Так что надень.