Книга Обретение мудрости - Дэйв Дункан

Он передвинул свой меч в более удобное положение и вытянул руку вдоль спинки сиденья. Куили подскочила и отчаянно покраснела.

Проклятье! Уолли забыл, что он больше не тот мужчина, каким он был на Земле. Женщины смотрели на Шонсу так, как никогда бы не смотрели на ничем особенно не выделяющегося Уолли Смита. Уолли Смит мог быть объектом странных взглядов, если бы разгуливал обнаженным по пояс, в килте и кожаных доспехах, но отнюдь не таких.

В связи с этим возникала проблема из-за внимания, которое Ннанджи уделял Куили. Ннанджи никогда не делал секрета из своей цели стать свободным меченосцем — это было первое, что он сообщил своему сеньору после того, как начал чувствовать себя в его компании достаточно свободно для того, чтобы вообще о чем-то разговаривать. Уолли уклонялся от ответа на его скрытые вопросы об их совместном будущем, пока не нашел время выяснить у Хонакуры, кем были свободные меченосцы. Он с неудовольствием узнал, сколь многого эти бродячие воины ожидали от гостеприимства. Это была не сутра, это был всеобщий обычай, означавший закон — свободные меченосцы могли иметь все, что пожелают, включая доступ в постели давших им приют хозяек.

Подобная перспектива была для Ннанджи по крайней мере столь же привлекательна, как и возможность пролить кровь. Со дня наступления зрелости он жил в узком мужском кругу казармы, наивно поглощая все хвастливые россказни, веря в сказки о бесконечно признательных девицах. Теперь он увидел свой шанс. У него не было желания быть рядовым стражем порядка в каком-нибудь спокойном селении или городке. Он мечтал об открытой дороге — или, точнее, об открытой Реке — и оказание почестей прекрасным дамам было существенной частью всей этой романтики. И вот теперь наконец он — свободный меченосец, а симпатичная юная жрица имела несчастье оказаться первой встреченной им женщиной.

Уолли мог признать в этом обычае определенную варварскую логику. Свободные меченосцы были хорошими парнями, а разбойники — плохими, но временами различие между ними могло стираться. Так что гостеприимство предоставлялось без ограничений — неограниченное великодушие могло предотвратить грабеж, и существовал лишь один верный способ предотвратить насилие. Другим полезным следствием мог быть рост генетического разнообразия среди Народа, поскольку мало кто из них когда-либо слишком удалялся от родных мест в этой примитивной культуре, и возникала проблема близкородственных браков.

Но все это были общие соображения. В данном конкретном случае досаждали юной Куили. Уолли вряд ли смог бы изменить законы Мира, но он определенно мог отвлечь внимание Ннанджи. Он оглянулся на спутников в повозке, отметив мрачное выражение на лице его новоприобретенного брата. Довольный тем, что скрипящие оси и рев потока заглушают его слова, он повернулся к Куили и заметил:

— Адепт Ннанджи, похоже, весьма увлечен тобой, ученица.

Куили покраснела еще сильнее.

— Для меня это большая честь, милорд.

— Ты уверена?

Она изумленно открыла рот, каким-то образом ухитрившись еще больше покраснеть.

— Нет, нет! Я вовсе не это имел в виду! — поспешно сказал Уолли. — Я очень сильно влюблен, Куили. Меня просто сводит с ума Джия. Словно звездноглазый мальчик! Мне не нужна другая женщина.

Понятно, что она не ответила на столь оскорбительную тарабарщину. Она не отрывала взгляда от мерно шагающей лошади, хотя та, похоже, справлялась без какого-либо руководства с ее стороны.

— Я имел в виду… я имею в виду, если я… О, проклятье! Если Ннанджи подумает, что я хочу тебя, он оставит тебя в покое. Я ясно выразился?

— Но… Да, милорд.

— Тогда я сделаю вид — но не более!

— Да, милорд.

Он придвинулся ближе и обнял ее за плечи. Ннанджи наверняка должен был это заметить. В своем желтом плаще она казалась крошечной, словно полузадушенная канарейка, но внутри было удивительно крепкое молодое женское тело. Он почувствовал, как начинают шевелиться необузданные железы Шонсу, и подавил их мыслями о Джии.

— Я клянусь, что лишь притворяюсь, Куили, — сказал он.

— Да, милорд.

— Тогда нет никаких причин столь отчаянно дрожать.

4

Сначала за ужином ничто не предвещало неожиданностей. Гости толпились вокруг столов в одной из хижин, в то время как шесть или семь женщин суетились вокруг, подавая еду и тактично проскальзывая при этом между спинами гостей и стенами. Каким-то образом туда удалось пробраться и полудюжине детей, и в маленькой комнатке было тесно, душно и темно. Пища была простой, как и говорила Куили, но свежий хлеб и нежирная ветчина были восхитительны на вкус. Если добавить к этому крестьянское масло и великолепные овощи, теплое пиво в глиняных кувшинах и таинственного происхождения жаркое, ни у кого и в мыслях не было жаловаться на еду.

Никто не мог пожаловаться и на качество обслуживания. На всех женщинах была коричневая одежда крестьянок-Третьих, начиная от двух седовласых матрон в мантиях с длинными рукавами, до самой юной, которую звали Ния. Единственной одеждой Нии была короткая, простая накидка, в которой она очень хорошо смотрелась.

Была там и еще одна юная девушка по имени Нона, чья накидка была столь захватывающе и непрактично короткой, что наверняка она была укорочена специально для данного случая. Сначала все застенчиво пытались заигрывать с воинами, но вскоре Нона осмелела, и тогда даже зверский аппетит Ннанджи не смог отвлечь его от ее очевидной доступности. Они начали ухмыляться друг другу, отпускать непристойные шуточки и чуть ли не испускать искры. Уолли с облегчением заключил, что Куили ничто не угрожает. Ния несколько раз подмигнула ему, но он отбил у нее дальнейшую охоту, сделав вид, что интересуется Куили. Лишь родительская метка воина оправдывала бы подобное испытание.

Новичок Катанджи делал быстрые успехи с парой девочек-подростков, обнаженных, плоскогрудых и определенно запретных, с точки зрения Уолли. Девушек его собственного возраста вокруг не было, так что, возможно, Катанджи просто вел себя дружелюбно — а может быть, и нет. Однако по мере того, как пиршество продолжалось, он становился все менее и менее общительным, бросая взгляды на всю компанию, а затем на Уолли, который уже сам пришел к тому же выводу: слишком напряженной была атмосфера. Что-то было не так.

До того, как он это понял, Уолли был вполне доволен. Он и его спутники смогли, наконец, помыться. Их одежду унесли стирать, обеспечив временной заменой. Сначала короткая коричневая набедренная повязка заставляла его чувствовать себя таким же бесстыдником, как и Нона, но как только он уселся за стол, он забыл об этом и с неподдельным аппетитом накинулся на угощение.

Затем почти одновременно возникли две небольшие проблемы. Во время еды он вдруг почувствовал странную сонливость. Хонакура зевнул, за ним Джия — а потом Ннанджи, посреди своего оживленного флирта. Он удивленно моргнул и продолжил свое занятие. Уолли тоже едва подавил зевок. Ночь была короткой, но… временное смещение! Рука Богини переместила их на расстояние, эквивалентное нескольким временным зонам. Теперь уже Уолли пытался подавить не зевоту, а смех. Мысль о временном смещении в этой примитивной культуре казалась нелепой, а мысль о том, чтобы попытаться объяснить это кому-то другому — еще более нелепой. Тем не менее, об этом стоило помнить, поскольку подобное могло серьезно повлиять на способность здраво рассуждать в течение одного-двух дней.