Книга Вечное пламя - Виктор Бурцев

Убитые действительно были.

Они лежали по другую сторону от медицинского грузовика. Жуткая, немыслимая куча мала, из которой высовываются окровавленные руки, ноги… Многие были перевязаны, в бинтах.

– Их убили! – с какой-то детской обидой воскликнул Колобков. – Раненых убили! Всех…

Лопухин метался между уничтоженными машинами.

Мертвых, таких незаметных поначалу, было много. Очень много. Водители, конвой, танкисты. Застреленные, сгоревшие, разорванные… Кровь. Гарь. Пепел.

На какой-то момент Лопухин потерял счет времени. Он носился от одного танка к другому, тормошил неподвижные тела, пытался кого-то поднять. Заглядывал в кузова грузовиков. Кричал. Звал. Зачем-то собирал оружие. Пытался копать могилу для какого-то лейтенанта, почему-то показавшегося таким знакомым.

Это была его первая, но далеко не последняя встреча со смертью. И ему можно было простить эту истерику…

Иван пришел в себя, только когда на него навалился всем весом Колобков. Лопухин забился, заверещал, как заяц, попавший в лапы к лисе.

– Ванька! Ванька! – орал чумазый Колобков в лицо Ивану. – Ванька!!! Там живой! Живой там!!! Спрятался…

И как выключилось.

Как оборвалось.

Истерика ушла, словно бы и не было. И только сосредоточенность, спокойная и отчетливая. Будто бы и дышать стало легче.

– Живой там… – Дима тянул Лопухина за собой. – Там…

Это был танкист. Капитан.

Диму спасло только то, что раненый боец расстрелял весь боезапас. Сначала из «ППШ», а потом и из «ТТ»… Капитан, контуженный, со страшной, рваной раной на спине, щелкал и щелкал курком, целясь в Колобкова.

– Капитан! – Иван осторожно вынул из рук раненого пистолет. – Капитан! Свои…

Вместе, осторожно, они выволокли бойца из-под подбитого танка.

Капитан скрежетал зубами и стонал. С губ его текла слюна, перемешанная с кровью.

– Слышишь меня? Слышишь?

Иван попытался вытащить из кармашка гимнастерки документы танкиста. Однако тот, будто повинуясь рефлексу, ухватил его за руку. Лопухин встретился глазами с раненым. Страшные, расширенные зрачки.

– Звери, – прохрипел капитан. – Звери! Слышь меня? Звери! Это были звери! Понимаешь?! Звери! Я троих, троих убил, троих! В упор! Вот так! – Он поднял руку и принялся яростно сжимать пальцы, словно снова и снова всаживая пули кому-то в грудь. – Не падают, не падают… Встают! Троих!

– Тихо, тихо… – Колобков нашел перевязочные пакеты и пытался закрыть рану на спине капитана. – Сейчас все будет хорошо. Все будет в порядке.

– Ничего не будет, – вдруг ясно и без надрыва сказал танкист. – С воздуха… Вы передайте. На Слоним не надо идти. Там ничего уже нет. Вы передайте… – Он говорил все тише и тише, сжимая в пальцах, покрытых коркой засохшей крови, документы. Как в Священное Писание, вцепившись в партбилет. – Мосты…

Капитан вдруг заулыбался, сразу став моложе. Будто встанет сейчас, отряхнется…

Только глаза сделались стеклянными и неживыми.

Лопухин осторожно закрыл глаза мертвому. Колобков сидел, зажмурясь.

– Что он говорил? – спросил Иван. Голос оказался вдруг хриплым и грубым. – Про зверей?

– Бредил. – Колобков поднялся. – Бредил, наверное. Контузило ведь… Да и крови потерял… У него спина располосована вся. С воздуха, говорит…

– Десант?

– Может, и десант…

Они отошли от разбитой колонны. Вернулись к машине.

– А делать-то чего?

– Назад надо возвращаться. Сообщить… – Колобков с тоской посмотрел в небо. – И вечер скоро… Вот дурная ситуация.

– Еще бы знать, куда мы заехали. Не могли мы Слоним так просто проскочить.

– Чего бы это не могли? Легко. Леса тут сам видишь какие… Не туда свернул и привет! Колонна на Слоним шла. А мы с тобой черт знает как, но обошли его стороной. Той же дорогой назад возвращаться? – Он посмотрел на приборную панель. – Топлива не хватит.

– А по этой нельзя. Если десант был, и капитан говорил…

– Да что капитан? Бредил он, поди. Откуда ему знать?..

Дима швырнул пилотку на землю. Сел рядом с машиной.

– Вот влипли…

– Возвращаться надо. Как хочешь, но возвращаться. Сообщить надо. Если десант, они тут могут таких дел наделать! Страшно подумать.

Колобков встал:

– Пошли. Посмотрим, может, в баках горючка осталась.

Они обошли все машины. Однако даже беглого осмотра оказалось достаточно, чтобы понять: топлива нет. Изрешеченные топливные баки не оставляли никакой надежды.

– Ладно, – махнул рукой Лопухин. – Есть два варианта. Повернуть назад и не доехать или рвануть вперед. Найти там помощь, горючку, сориентироваться, и тогда уже назад. Риск есть, но передовая дальше. Точно дальше! И мы успеем.

Колобков задумался, потер ладонями лицо.

– Черт…

– Давай решайся. В конце концов, мы же военкоры!

Дима вздохнул.

– Ну, давай…

Это решение, несмотря на откровенную авантюрность, спасло им жизнь. Городок Слоним был взят немцами. Все коммунисты расстреляны. А часть, в которой находились военкоры, спешно отходила на север, чтобы через два дня влететь в котел вместе со всем Западным фронтом.

13

Они успели отъехать лишь несколько километров от расстрелянной колонны. Через разбитую бомбами дорогу, через брошенную технику. Через странную, пугающую тишину, которой не может быть на войне. Будто бы несколько часов назад прямо тут люди не убивали друг друга, не рвались снаряды, не визжало небо, падая на стриженые затылки солдат, не вздрагивала земля от страшных ударов. Будто не было ничего. Только стоят грузовики. Только дымятся остовы того, что когда-то называлось танками. Только лежат… лежат люди. И тишина. Мертвая, невозможная тишина. Какая бывает только на войне. В изуродованном пространстве, где может быть все – и самое страшное, и самое великое…

Они успели отъехать всего несколько километров. Может быть, десяток – жутких, кошмарных километров. И через много-много лет Колобкову будет сниться эта дорога. Молчащая дорога, где не слышно даже птиц и цикад… мертвая дорога. И Дима будет просыпаться в крике, в поту. В ужасе от того, что все это не вымысел, от того, что все это ему довелось пережить. Увидеть. Почувствовать.

Но это позже… Позже…

А сейчас они просто ехали, с черепашьей скоростью объезжая препятствия. И позади них один из черных крестиков, облетающих небосвод где-то там, далеко-далеко у горизонта, вдруг вздрогнул. Ушел в сторону. И начал приближаться. Увеличиваясь в размерах. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее… Стремительно вырастая из мелкой чернильной помарки на бумаге неба в страшный черный крест, заставляющий дрожать землю своим надсадным гулом, переходящим в пикирующий визг.