Книга Окольный путь - Дэвид Аллен Дрейк

Грани на одну микросекунду прекратили движение. Надежда появилась. Цель переформулировалась. Это было так трудно! Но… но… невероятное усилие.

Тишина и безмятежность под густой кроной лаврового дерева. Спокойствие. Нежный звук гудящих пчел и колибри. Кристаллы блистают в прозрачном пруду. Красота паутины на солнце.

Да! Да! Снова! Грани блеснули и повернулись. Цель увеличилась, набухла, выросла.

Раскат грома. Дерево треснуло, сцену поглотила черная волна. Кристаллы разбросаны по голой пустыне и кричат от отчаяния. Сверху на фоне пустого неба без солнца начинают формироваться гигантские лица. Холодные лица. Безжалостные лица.

У Велисария слегка кружилась голова от эмоциональной силы увиденных образов. Он описал их другим собравшимся в комнате и прошептал, обращаясь к камню:

— Что ты хочешь?

Грани напряглись. Они не знали, что такое истощение, но энергия вытекала потоком, который они не могли удержать. Требовалось полное равновесие, но цель теперь была тверда, как алмаз, и повелевала. Она требовала! И поэтому один последний отчаянный рывок…

Еще одно лицо, появляющееся из земли. Формирующееся из остатков паутины, птичьих крыльев и листьев лаврового дерева. Теплое, человеческое лицо. Но такое же безжалостное. Его лицо.

Вещь в руке Велисария утратила свое сияние. Теперь она казалась совсем лишенной света; внутри невозможно было что-то разглядеть и даже определить точную форму вещи .

— Какое-то время она не будет с нами разговаривать, — объявил Велисарий.

— Откуда ты знаешь? — спросил александриец.

Полководец пожал плечами.

— Просто знаю. Она очень устала. Если так можно выразиться. — Велисарий закрыл глаза и сосредоточился. — Она настолько чужда нам, если судить по тому, как она если можно сказать, «думает». Я не уверен. Я даже не уверен, что она живая — в любом смысле этого слова. — Он вздохнул. — Но я уверен в том, что она чувствует. А я не думаю, что зло чувствует.

Велисарий посмотрел на епископа.

— Ты у нас теолог, Антоний. Как ты считаешь?

— Пусть нам поможет небо, — пробормотал Михаил. — Я уже устал, а тут придется выслушать самого многословного лектора в мире.

Александриец улыбнулся.

— На самом деле я согласен с Михаилом. Это была тяжелая ночь для всех нас, и, я думаю, наши сегодняшние попытки — какими бы они ни были — это только начало. Считаю, нам лучше отдохнуть до утра, а тогда уже начинать снова. Немного поесть, когда проснемся, — добавил он, поглаживая себя по округлому животу. — Вот этот мой дружок время от времени требует кусочек чего-нибудь зажаренного, со специями, чего-то существенного.

Македонец фыркнул, но ничего не сказал. Александриец взял его под руку.

— Пойдем, Михаил. — Потом спросил Велисария. — Ты будешь здесь завтра?

— Да, конечно. Я планировал вернуться в Дарас, но это можно отложить.

— Оставайтесь здесь. У нас много свободных комнат и кроватей, — перебила Антонина.

Антонии с Михаилом переглянулись. Михаил кивнул. Антонина засуетилась, собираясь идти готовить гостям место для ночлега. Но александриец остановил ее.

— Отправляйся спать, Антонина. О нас позаботится Губазес, — он посмотрел на них с мужем одновременно ласково и сурово. — Вам двоим нужно кое-что обсудить. Думаю, вам следует сделать это сейчас. Боюсь, завтра у нас будут другие заботы.

Он отвернулся и снова повернулся к ним.

— И не забудьте про мой совет. В частной беседе признаю разделяю мнение Михаила о большинстве своих коллег-теологов. Но вы не священнослужители, вырабатывающие доктрины на каком-нибудь совете. Вы — муж с женой и вы любите друг друга. Если станете исходить из этого, то благополучно придете к нужному решению.

В спальне муж с женой попытались последовать совету епископа. Но это оказалось нелегко, несмотря на благие намерения. Из всей боли, которую любящие приносят друг другу, тяжелее всего преодолеть недоверие.

Велисарий помнил об этом. Он никогда не делал ничего, что могло бы вызвать недоверие жены. Он всегда действовал четко, ясно и последовательно. Антонина не могла этого отрицав — как и его правдивости. Ей было труднее представить аргументы, поскольку дело заключалось не только в них двоих, а в отношении людей вообще. Ее нечестность в данном случае была вызвана ситуацией. Не желанием вступить в выгодный брак, а желанием защитить любимого мужа от дальнейшего позора. Но это только добавило горечи. Он ведь верил ей, он очень сильно волновался за нее. Он всегда боялся причинить ей боль своим невниманием. И разница в возрасте только усугубляла положение. Его ум и опыт не соответствовали его двадцати с небольшим годам. В этом возрасте еще верят в данные обещания. Антонине же было тридцать с лишним, и она за свою жизнь слышала больше обещаний, чем могла вспомнить, и только немногие из них оказались выполнены.

В конце, что странно, гордиев узел был разрублен кинжалом. Подобно тигру, разгоряченному охотой на оленя, Велисарий ходил из угла в угол спальни. Внезапно взгляд полководца упал на ящик в прикроватной тумбочке.

Он застыл на месте. Затем медленно подошел к тумбочке, открыл ящик и вынул кинжал.

Оружие великолепной работы Армянского производства, острый, как бритва. Рукоятка идеально ложилась в руку, словно сделанная специально под нее. Как влитая.

— Я дал ему этот кинжал, — прошептал Велисарий. — Этот.

Проявив интерес вместо негодования, Антонина подошла к мужу и посмотрела на оружие. Конечно, ей доводилось видеть его раньше и даже держать в руках, но она никогда о нем особо не задумывалась. Мгновение спустя ее ладонь неуверенно погладила плечо мужа. Он опустил взгляд на ее руку, напрягся, затем внезапно расслабился.

— Ах, любовь моя, давай забудем прошлое, — нежно сказал он. — Этот узел нельзя развязать, только разрубить. — Он кивнул на кинжал. — Им, например.

— Что ты имеешь в виду?

— Это кинжал из моего видения, и это доказательство правдивости видения. В конце концов, все, что имеет значение, — это мое отношение к Фотию. Я буду относиться к нему, как к родному сыну. Давай привезем его сюда.

Она посмотрела на мужа с некоторой неуверенностью.

— В самом деле?

— В самом деле. Клянусь перед Богом, жена, что буду любить твоего сына, как своего, и никогда не стану укорять тебя за его рождение. — Он улыбнулся своей хитроватой улыбкой. — Ни за то, что скрывала от меня его существование.

Теперь они страстно обнимались, и очень скоро все недовольство растворилось при помощи самого древнего и надежного метода, известного мужчине и женщине.

Позднее Антонина лежала, склонив голову на плечо мужа.

— Меня беспокоит одна вещь, любимый.

— Какая?