Книга Фатум. Сон разума - Виктор Глумов

Понятно одно: нужно устроиться в «Фатум», чтобы знать, как работает враг и что собой представляет.

Глава 4

ШПИОН

На этот раз Ником занялись настоящие кадровики. Тимура Аркадьевича он даже не видел, тихая и грустная Мария отвела новичка на шестой этаж и оставила в пустой — лишь стол и несколько стульев — комнате без окон. Так в кино обычно изображают допросные.

Через несколько минут, извинившись за опоздание, вошли двое в костюмах. Настолько серо-безликие, что сразу стало понятно: раньше работали в полиции или ФСБ. У одного из них были светлые, коротко стриженные усы, даже скорее щетина. Костюмы представились — выяснилось, что это безопасник с кадровиком. Нику выдали анкету для приема на работу, подробную, с требованием рассказать все про родных до седьмого колена, и вежливо попросили документы. Ник отдал паспорт, диплом, военник, свидетельства ИНН и пенсионного страхования. Костюмы занялись своими обязанностями, он начал заполнять графы.

Рука устала, но Ник справился. С ним почти не разговаривали, и он не задавал вопросов. Безопасник, улыбаясь в усы, предложил ознакомиться с договором и инструкцией. Ник глянул. Присмотрелся. Вскинул брови.

— Допуск по второй форме, — объяснил безопасник; заметив удивление Ника, добавил: — К государственной тайне.

— И что? — поразился Ник.

Он ожидал соглашения «о конфиденциальности» или «о коммерческой тайне», но никак не этого.

— Прочитайте внимательно. Если нет возражений — подписывайте согласие на проверку, заполняйте вторую анкету и подписывайте договор. Не согласны — на том и расстанемся.

— А чем мне это… грозит?

— В инструкции все указано.

Ник зашелестел страницами. Он уже всё решил, содержание инструкции не повлияло бы на его готовность работать в «Фатуме». Допуск к государственной тайне — значит, контора связана с властями, как он и думал. Отказаться, уйти — и позволить «Фатуму» с государством дальше творить беспредел, позволить мрази этой фашистской выползти из подполья? Ради чего? Такая подлость — из-за запрета на выезд за рубеж, из-за уголовной ответственности в случае разглашения?

И дальше люди будут гибнуть, террористы — по приказу взрывать вагоны поездов, а Ник — сидеть дома перед телевизором, предав всех: студентов, верящих в него, пострадавших, не знающих о нем. И самого себя.

Он всё подписал, заполнил вторую анкету, вручил ее безопаснику.

Усатый кивнул:

— Очень хорошо. Не все так страшно, как кажется! Родина велика, мест для отдыха много, дорога оплачивается. Надбавка к окладу — тридцать процентов. Опять же Родина не забудет своего героя.

Кадровик, покивав своему усатому коллеге, молча собрал документы, велел Нику следовать за ним и повел фотографироваться на пропуск.

Погрязнув в бюрократических ритуалах, Ник пропустил обед. Когда он прибыл в приемную Тимура Аркадьевича, за окном уже смеркалось.

Мария глянула на него покрасневшими глазами:

— Тимур Аркадьевич в местной командировке. Вы обедали, Никита?

— Нет, не успел.

— Давайте чаю попьем, — предложила она неожиданно неофициально.

Мария — референт члена правления, не последний человек в «Фатуме». О происходящем в конторе секретари и помощники зачастую осведомлены лучше всех. Ник улыбнулся по обыкновению криво и принял предложение.

Они спустились на третий этаж, длинным извилистым коридором пришли в буфет — уголок, отгороженный от гулкого простора столовой, уютный, с искусственными цветами на круглых столиках. Подавали здесь напитки и выпечку. Маша взяла себе чай с лимоном и сахаром, Ник набрал пирожков и попросил морс. Он успел отметить, что столовая велика, рассчитана не на одну сотню обедающих, а окна выходят на улицу Вавилова и на внутренний двор.

Маша отхлебнула чай.

— Вы сегодня грустная, — зашел издалека Ник. Нужно с ней подружиться. Он обязан с ней подружиться.

— Да… — вздохнула Маша и смутилась. — Извините. Не хотела об этом… Да, грустная… — Она опустила голову ниже и заговорила, будто обращаясь к чашке: — Вы же подписали документы, да? Значит, стали одним из нас. И скоро у вас ничего не останется, Ник, кроме «Фатума». Вы начнете задерживаться на работе, потому что дома никто не ждет. Вы будете откровенны только с сотрудниками — и то с оглядкой на их допуск. У вас по какой форме?

— По второй, — прошептал обалдевший Ник.

— А у меня по первой! — Она вскинула голову — щеки блестели от слез. — И даже личная жизнь… к черту! Не будет ее у вас, вне «Фатума» у вас ничего теперь не будет! Очень скоро не останется!

— Маша, перестань. — Ник решил не «выкать» плачущей девчонке, вытащил из зажима салфетку, потянулся через стол, вручил рёве. — У меня мама, брат и куча друзей. Куда это они денутся?

— Куда?! — На ее вскрик, тонкий, чаячий, обернулась буфетчица, и Маша прошептала: — У меня был парень. До вчерашнего вечера. До семи. На «Третьяковской»…

Холод продрал по спине, Ник хотел было расспросить, но осекся: уронив голову на руки, девушка плакала навзрыд. Ник пытался утешить ее, но на каждое прикосновение она только сильнее расходилась. Буфетчица вышла из-за стойки, приобняла Машу за плечи и велела Нику:

— Ступай работать. Я медсестру вызову.

Ник с трудом отыскал лифт и, воспользовавшись новым пропуском, поднялся на двадцать четвертый. Потоптался у двери в коридор, осмотрелся: камеры здесь замаскировать не пытались: раз, два… четыре. Ник сунул карточку — дверь открылась. В коридоре прохаживался охранник, типичный «шкаф». Окинул Ника взглядом, подвигал челюстью — видимо, насторожил его новенький, — но кивнул и отвернулся.

В приемной разрывался телефон внутренней связи, Ник метнулся к Машиной конторке, потянулся к трубке, но аппарат смолк. На столе царил рабочий беспорядок папки вперемешку с бумажками, стикеры с пометками, расклеенные по монитору. Внимание привлекла зеленоватая, слегка потрепанная папка с меткой «Для служебного пользования» и подписью: «Горелов Алексей Иванович». Несколько таких же папок, но поновее, выглядывали из-под нее. Не зная, чем себя занять, Ник поднял одну, вторую и остолбенел: «Каверин Никита Викторович».

Бросило в жар, потом в холод. Он воровато огляделся: видеокамер вроде нет, да и не место им здесь. Еще раз глянул на дверь и, превратившись в слух, с замирающим сердцем открыл папку. Как он и подозревал, это было досье. Начиналось оно с его бабушек и дедушек, их биографии давались кратко: где родились, учились, работали; помимо этого, сразу под фамилиями располагался рядок цифр, какие-то КП и КВ, показатели этих «К» то увеличивались, то уменьшались. Родителей Ник пролистал, нашел себя: дата рождения вплоть до секунды, рост, вес, диагноз: «послеродовая желтуха новорожденных». Первый год жизни, первая простуда, первые шаги. Неразборчивым почерком написано: «Мальчик развитый, подвижный, упрямый».