Книга Рожденные в завоеваниях - Селия Фридман

«Печать!» — предложил он.

(Ничего не чувствующая тьма).

«Ненависть!».

(Тьма без ответа).

«Ярость!».

(Полная тишина).

«Обвинение!».

Шевеление мысли где-то глубоко — слишком слабое и слишком быстрое, чтобы ее поймать. Он клял себя за то, что он не сверхчеловек, как и супертелепат. Фериан попробовал тот же стимулятор еще раз, но не добился ответной реакции.

— Хоть не мертвая! — сказал он вслух, без особого энтузиазма.

Фериан приготовил образ, собрал для передачи. Образ будет означать его самого для ребенка — девочка будет мгновенно понимать, кто нарушил уединение ее сознания. Фериан очень тщательно выбирал образ, предполагая, что ее прошлое запечатало у нее в сознании вполне определенные предубеждения. Затем он с силой протолкнул образ в ее сознание.

Образ был браксинский и он тут же вспыхнул внутри нее.

Дитя Дармела лиу Туконе восстал. Волны отвращения поднялись вокруг Фериана, давили на него, это была инстинктивная реакция девочки — желание изгнать его, но девочка на самом деле не знала, как это сделать.

Она отрицала реальность.

Фериан настаивал.

Она сломалась.

«Нет никаких браксинских экстрасенсов!»

Фериан ухватился за ее реакцию и крепко держался за нее. Одна ясная мысль может служить линией жизни для ее сознания, несмотря на то, что оно заперто. Девочка старалась уйти от него, вернуться во внутренний мир, который обещал (но полностью не давал) освобождение от всей боли и раздражения. Фериан позволил ей туда уйти. И последовал за ней.

(Кипящая вина. Ненависть к себе. Болото морального уродства — образ самой себя).

Это для него не было новостью и Фериан откинул их прочь.

(Ужас! Боль!).

Он ухватился за них.

Мысль отошла назад, назад, назад через уродство к центральному средоточию страдания, к…

* * *

Дармел кричит.

Девочка испуганно поднимается из полусна в мир, за пределами ее понимания. Воздух пульсирует от ужаса и агонии там, где раньше был только воздух. Нечеловеческая боль накатывает на нее — откуда она исходит? Девочка смутно осознает, что мать выбежала в прихожую, испуганный ребенок следует за матерью.

Живой яд, введенный ее отцу много дней назад, активизировался. Яд пустил корни у него в груди, он мутирует, растет и питается плотью Дармела, пока не выходит на плече — черная коагулирующая паралитическая живая ткань. Если бы это проявилось на руке или на ноге, то отца можно было бы спасти — немедленной ампутацией, для чего у Суан имелся специальный кинжал. Но яд уже добрался до областей, слишком ценных для удаления. Дармел лиу Туконе бьется в агонии. Черная пена брызжет у него изо рта и ужас перехватывает дыхание. Черная масса пятнами покрывает пол у ног испуганной жены.

Ее девочка, что совсем недавно была просто ребенком, переживает боль отца так, словно это ее боль, его крики и агония пробуждают ее экстрасенсорные способности. Девочка умирает вместе с отцом, познавая безумие гибнущей плоти. В исступлении Дармел вырывает из тела больной кусок, как взбесившееся животное, которое хочет избавиться от частей тела, приносящих ему боль.

Кусок оторванного мяса попадает в Суан и пускает корни до того, как можно что-то сделать и извлечь его. Черная смертоносная гадость поглощает новую жизнь, быстро пожирает одежду и вторгается в тело Суан. Зная, какой конец ее ждет, и, имея в своем распоряжении лишь мгновение, пока кровавой пеной не заволокло сознание, Суан вонзает в себя кинжал, быстро, чтобы не успеть испугаться. Жуткий образ самоубийства разрывается в сознании девочки вместе со страхом и болью, которые испытывала мать в последние мгновения жизни.

Ребенок борется с желанием умереть и страданием, но это бесполезно. Но вот она находит ключ — ключ к тому, как закрыть сознание. Видение уходит, за ним исчезают звуки. Спокойная, благословенная тьма окутывает измученное сознание, оставляя только мысли в относительно безболезненной пустоте. Мысли… и память.

«Я видела его».

Ужасное, ужасное знание; какой ребенок может столкнуться с этим и не сойти с ума?

«Я видела его. Наемного убийцу. Хаша, помоги мне…»

Она помнит его таким, каким он был в тот день, азеанец, как все остальные… только другой . Они стоят в Музыкальном Зале, ждут конца антракта, она смотрит на него, пока он разговаривает с ее родителями. Слова у него лживые. Его одежда, золотистая кожа — лживые, и его азеанские глаза… Они должны быть черными, бархатисто-черными, глубокими, они скрывают ужасные тайны. Он смертоносен, но завораживает, хищник в человечьем облике, и когда он поворачивается посмотреть на нее, по ней ударяет полная сила его личности, и девочка содрогается. Как ей объяснить взрослым, что она видит? Кто поверит ребенку? Какой взрослый серьезно воспримет такую фантазию — а это определенно фантазия! — или поймет, что ее латентные экстрасенсорные способности, впервые проявившиеся сейчас, пронзили азеанскую наружность этого человека, различив под ней врага, вторгнувшегося на чужую территорию?

Убийца, жаждущий смерти, отворачивается и протягивает своей жертве — ее отцу — стакан легкого вина. Девочка чувствует охотничий азарт, разделяет его на мгновение и сила этого человека подавляет ее. Но она не кричит. Не взывает к родителям. Они не поверили бы ей, если бы их предупредила, и у них есть для этого основания. Она должна ошибаться — должна!

Убийца улыбается, переполняясь чувством торжества. Когда ее отец принимает чашу со смертью своей.

«Я могла тебя спасти! Ты мог выжить! Мне следовало что-то сказать — хоть что-то! Я должна была сделать так, чтоб ты поверил. Ты мог бы остаться в живых. Я убила тебя!»

Девочка ползет вперед, ощупью находит дорогу; чувство вины притупило другие чувства, остались лишь ощущения от прикосновения. Несмотря на удушливую тьму, она пытается двигаться, добраться до места, где все еще бурлит и кипит Черная Смерть, желая разделить судьбу тех, кого убила своим молчанием.

«Возьми меня!» — просит она Черную Смерть.

Но яд закончился, действие его прекратилось. Яд мертв. Он бессилен взять еще одну жертву, независимо оттого, что эта смерть будет справедливой.

Мириады далеких враждебных разумов грозят ворваться в недавно обретенное экстрасенсорное сознание.

В отчаянии она навсегда захлопывает перед ними дверь.

* * *

Девочка знает, что уязвима, одна, и… ее ненавидят. Она винит себя за смерть родителей. Она понимает: все увиденное — правда, но у нее не хватает знаний, чтобы ее интерпретировать. Нужно работать с ненавистью к себе, чувством вины, перекинувшемся на нее желанием матери умереть, а затем, конечно, с желанием собственной смерти…

Директор кивнул и налил Фериану еще вина. Притупляющий ощущения алкоголь медленно возвращал зонда к реальности, даже если алкоголь блокировал его экстрасенсорные способности. Потребовалось пять больших стаканов, чтобы он смог говорить.