Книга Одержимый - Шарлотта Физерстоун

– Одевайся, – скомандовал Линдсей, помогая Анаис спуститься с копны сена и поворачивая ее, чтобы завязать шнурки корсета. – Поторопись, – прошептал он, натягивая на Анаис тонкую сорочку. – Ну а теперь спрячься в сене.

– Линдсей…

– Прячься! – приказал он, бросив ей платье.

– Эй, парень! – позвал отец снаружи, голос маркиза звучал громко и невнятно, словно он хорошенько набрался.

Анаис метнула в Линдсея нервный взгляд и поспешила подхватить свое тяжелое платье из тафты.

Маркиз был запойным алкоголиком. Абсолютно никчемным бездельником и не кем иным, как распутным, шатающимся по шлюхам пьянчугой – так всегда говорил отец Анаис. Под градусом этот человек был способен на все. Анаис испугалась за Линдсея, представив, что отец может с ним сделать.

Дверь конюшни широко распахнулась. Студеный порыв февральского воздуха, сопровождаемый вихрями ветра и снега, мгновенно проник внутрь, заставив лошадей разразиться нервным ржанием. Анаис посмотрела через щелки в перекладинах дощатых стен конюшни, заметив возникшую в дверном проеме грозную фигуру маркиза, который остановился, уперев сжатые в кулаки руки в боки. Его голова повернулась как раз в направлении Анаис, и она, еле слышно захныкав от страха, поспешила присесть ниже, укрывшись за двумя тюками прессованного сена.

– Где ты? – взревел маркиз и, с треском захлопнув за собой дверь, принялся яростно рыскать по помещению в поисках сына. Находясь в сильном подпитии, маркиз споткнулся о скамеечку для ног и, еще больше рассердившись, резко отпихнул ни в чем не повинный предмет мебели так, что тот пролетел через всю конюшню. – А! – прорычал Уэзерби, устремив взгляд на Линдсея. – Вот и ты. Надеваешь свою рубашку, как я погляжу… Сейчас не самое подходящее время, чтобы трахаться с прислугой, мой мальчик. Если ты хотел уединиться с одной из горничных, тебе следовало подождать до тех пор, пока наши гости не уедут.

Линдсей накинул на плечи рубашку, потом потянулся к своему сапогу, игнорируя отца.

– Ты ведь не поимел ту девчонку Дарнби, не так ли?

Анаис увидела, как замерли, вдруг став твердыми, широкие плечи Линдсея, но он снова ничего не ответил, лишь потянулся за вторым сапогом.

– Господь свидетель, той девочке – как же ее… Анаис… – грубо рассмеялся Уэзерби – не помешает хорошая, основательная случка. Слишком много о себе мнит эта крошка! Вечно смотрит на меня свысока, так пренебрежительно, словно я – какой-то ничтожный слизняк. Но твоя мать, ты знаешь… Мысль о том, что ты обесчестил очаровательную и невинную девчушку Дарнби – эту скромную, милую малютку, – приковала бы твою мамашу к постели как минимум на неделю. Я не могу этого допустить. В конце недели у меня запланирован званый вечер для джентльменов. Я уже спустил на подготовку к этому событию кучу денег и теперь не могу допустить, чтобы твоя мать оставалась дома и притворялась, будто прикована к постели. Я хочу, чтобы она отправилась в Лондон вместе с тобой. Так что, если ты от души развлекся сегодня вечером с девчонкой Дарнби, сейчас самое время засунуть свой член обратно в штаны и отправиться домой.

Линдсей наконец-то удостоил отца вниманием, хотя на его лице отразилось лишь с трудом сдерживаемое презрение.

– Леди Анаис вернулась домой тотчас же после нашей прогулки верхом.

Лорд Уэзерби опять грубо загоготал:

– Значит, крошка не захотела задрать свои юбки для кого-то вроде тебя, да? Не сомневаюсь, она думает о тебе то же самое, что и о твоем родителе. Кукиш с маслом с такой получишь, с этой фригидной серой мыши! Не понимаю, с чего это она так вознеслась. Перед тем как выйти замуж за лорда Дарнби, ее мать слыла сущим ничтожеством! Пришла из ниоткуда, была никем и звали ее никак! За душой ничего, кроме внешности, и могу тебе сказать точно, – Уэзерби искоса посмотрел на сына, – ее мама оказалась на брачном ложе отнюдь не девственницей.

– Отец! – резко оборвал Линдсей, на мгновение бросив всполошенный взгляд в сторону укрытия Анаис и снова впившись глазами в своего наглого папашу. Увы, Линдсей знал – точно так же, как и сама Анаис, – что ее мама была далека от святости. На самом деле матери больше подошло бы определение «лицемерка»: она проповедовала одни вещи, а делала прямо противоположные. Анаис и не питала иллюзий относительно благородства своей матери. Дочь давным-давно смирилась с ее поведением.

Анаис было восемь лет, когда она впервые заметила, как мать флиртует с другом отца во время пикника. Той ночью, когда Анаис крадучись вышла из дома и направилась к озеру, чтобы полюбоваться на светлячков в компании Линдсея, она увидела мать, одетую в белый пеньюар, которая бежала по газону к оранжерее. Друг отца томился там в ожидании. Мать упала в его объятия прежде, чем за ними закрылась дверь. Последнее, что услышала Анаис, были слезные мольбы матери, обращенные к любовнику.

– Забери меня из этого ада, – просила она. – Сотри следы прикосновений моего мужа, человека, которого я презираю! Обращайся со мной как с женщиной, так, как никогда не умел мой муж…

Даже в восемь лет Анаис понимала, что представляла собой ее мать. Карьеристка. Обманщица. Прелюбодейка. И тот случай, допускала Анаис, вряд ли был для матери первым. И уж определенно не последним.

Прошли годы, и однажды, уже в подростковом возрасте, Анаис обнаружила свою мать в мансарде с молодым привлекательным лакеем, только что принятым на работу. Помнится, тогда Анаис не сбежала прочь, как в другие разы, когда становилась свидетельницей того, как мать изменяет отцу.

Анаис схлестнулась с ней, высказав все, что думает, напрямик.

Тогда-то мать и поведала Анаис правду, о которой та давно уже догадывалась. Мать сказала, что брак с отцом Анаис принес ей богатство и положение в обществе. Именно по этой, одной-единственной причине она и вышла за него замуж. Деньги лорда Дарнби подарили ей счастье и множество любовников. От интимной близости с мужем ей становилось дурно. Точно так же, впрочем, как и при взгляде на детей, которых ей пришлось произвести на свет, потакая желаниям презренного супруга. Она ненавидела своих детей за то, во что они превратили ее тело. Она с трудом переносила моменты, которые вынуждена была проводить с внушавшими отвращение отпрысками, – даже притом, что общение с ними было сведено к минимуму. А больше других детей, как сказала мать, она презирала Анаис, потому что та, в отличие от двух своих сестер, была очень похожа на отца – и наружностью, и характером.

Еще мать с издевкой сообщила тогда, что нравственность – совершенно бесполезное качество, не стоящее и пенни. Следование нормам морали способно принести лишь страдания и ощущение петли, которая крепко-крепко затягивается на твоей шее.

Анаис выбежала из мансардной комнаты, которая когда-то была ее детской, чувствуя настоящее омерзение. Видеть свою мать, занимающуюся таким возмутительным распутством в комнате, где когда-то, еще детьми, спали она и ее сестры, – это вызвало у Анаис отвращение и заставило в полной мере осознать, какой же бессердечной развратницей, готовой спать со всеми подряд, была ее мать.