Книга Яхта. История с рассуждениями - Нонна Ананиева

– Думаю, нам надо познакомиться поближе, пока ты не спалила дом и всю деревню. – Он тоже говорил спокойно.

– Степень близости? – Саломея первая повернула к нему лицо.

6

Мари, сидя на высоком табурете у барной стойки, приветливо болтала ножками. Она была готова на любые приключения и почти даже на новую жизнь. Предсказуемый Старый Свет только и ждал ее прощальных поцелуев. Офисное существование, салат с тунцом в обеденный перерыв, Рождество у мамы в Ницце – мамин второй муж напоминал учителя по физике, а физика всегда вызывала в ней недоверие, – еще какие-то из года в год повторяющиеся события и, конечно, мизерные денежки, которые она получала… Почему, собственно, она должна платить бешеные налоги, ради каких таких высоких целей ее обирают в этом, будь он неладен, Евросоюзе и какие такие дыры большой политики все время приходится штопать лучшими годами жизни? Ее любимейший Париж меняется на глазах, теряет свой шарм и стиль, в нем живут какие-то другие люди – не те, с которыми она дружила в студенческую пору. Через год опять придется смотреть в то же самое офисное окно, выполнять те же заказы, только на лбу точно уже появятся морщины или, не дай Бог, можно еще и заболеть от тоски.

На ее рабочем компьютере стояла маленькая матрешка, которую она вытащила из огромной картонной коробки в доме у Изабель, когда та порывала с прошлым. Даже не могла объяснить сейчас, зачем она это сделала. Ну уж точно не из эстетических соображений, хотя немного китча не помешает, потому что от такого хлама веет весельем и добротой. «Раньше они, рискуя жизнью, бежали к нам, как Барышников, например, – вспомнила Мари, – а теперь мы сами бежим… и точно не в Америку». Она нашла глазами Копейкина – он сидел, задумавшись, и, казалось, совсем не обращал на нее внимания.

Но трудно было бы сказать, что Сева задумался – он врос в кресло, совершенно не шевелился и ни на что не реагировал. Глаза оставались открытыми, но они явно блуждали по прошлому. И похоже, он вспомнил. В середине января, в Лондоне, в театре, на мюзикле. Как назывался театр? Aldwych Theatre, да. А мюзикл «Dirty Dancing». Билеты с трудом купили в отеле. Актеры танцевали прекрасно, публика повизгивала от восторга, солист был божественно красив, гибок, виртуозен, стремителен и сексуален. Сева прижимался к Ире и упивался сочетанием захватывающего зрелища и своих ощущений. Ира была немного молчаливой, но он не замечал. На следующий день она уехала в Вену по делам, а он в Москву на экстренное совещание совета директоров банка. В антракте они встретили знакомых: в январе, да и не только, в Лондоне русских можно встретить в любом общественном месте, тем более в театре. Времени на разговоры было мало, в основном они только приветствовали друг друга. Ира поздоровалась со стройной, спортивного типа шатенкой, но по-английски. Они расцеловались. Копейкин же стоял с какими-то русскими чуть в стороне, и Ира не стала его представлять – уже пора было идти в зрительный зал. Минуты две девушки о чем-то разговаривали. Это точно была Виолетта – ее трудно перепутать, раз увидев: осанка, «тонкость» какая-то, вьющиеся темные волосы до плеч. Она стояла к нему лицом, и он даже хотел спросить потом Иру, что это была за девушка, но забыл.

Потом он любил ее на огромной кровати в их сьюте чистой, без тени сомнений любовью и заснул победителем. До двадцать первого февраля еще оставалось полтора месяца.

Рейс в Вену был утренний, и они не успели позавтракать вместе. Часов в одиннадцать он позвонил Саломее. Сказал, что нашел банковского агента – голландца, который сможет подготовить все документы, и назвал сумму его гонорара. Сказал, что голландец взбалмошный, резкий и очень несговорчивый, с завышенной самооценкой и патологической тягой к деньгам – чтобы имели это в виду. Еще сказал, что хочет подарить Ире колье из белых барочных жемчужин. Саломея засмеялась:

– Я слежу, как меняются твои чувства, по их материализации, Копеечка. Бренд имеет значение?

Он так и не успел его подарить.

Сева заметил, что Мари машет ему рукой. Ну да, не надо заставлять ее скучать. Он приложил большой палец к носу и слегка пошевелил растопыренными пальцами, как делал их общий герой в детском фильме.

«Значит, мы встречались, милая Виолетта! Думаю, ты тоже меня узнала». Он поставил точку в своих рассуждениях и пошел к барной стойке.

Мухаммед запутался.

Легкий сладкий морской ветерок проходил сквозь него, наполняя радостью бытия. Он опять смотрел на Ханну. По-доброму, чуть снисходительно, как смотрят все успешные мужики лет до пятидесяти пяти. Но Мухаммеду до этого серьезного возраста было еще далеко. Не то что его старшим братьям, Рашиду и Ибрагиму. Он редко их видел. Оба перебрались в Эмираты в середине восьмидесятых, занимались торговлей, как того и следовало ожидать. Ковры ручной работы и кашемир. Держали магазины в торговых центрах, инвестировали в строительство, в энергетические фонды, в фармацевтику. Мухаммед был последний ребенок в семье, матери было сорок два, когда он родился, а отцу шестьдесят шесть. Когда ему исполнилось восемь, он лишился обоих родителей. Они попали под бомбежку в Бейруте. Жил у тетки Самии в ее огромной семье и оттуда поехал учиться в СССР на врача.

Сиротство надолго засело в его душе, но годам к тридцати пяти он вдруг перестал его замечать. Мухаммеда спасали общительность и открытость миру. Он заводил приятельство с новыми людьми, которое нередко перерастало в дружбу, как с Олегом. И конечно, любил и уважал женщин. В данном отношении мозги ему вправили сами женщины в Волгограде: к ним нельзя было относиться по-другому. Или ему везло на женщин? То есть к этой своей эволюционной вершине он шел поэтапно: от одной – к другой, от простых – к сложным и умным. Сейчас, живя в самом центре Европы и будучи действительно хорошим врачом, в глубине души был благодарен этой своей непростой жизни в России и их любви. Кому можно это рассказать и кто правильно в состоянии понять, откуда у него появились силы, характер, сострадание, амбиции, тяга к знаниям, любовь к классической музыке, к театру? Да и однозначных ответов жизнь никогда не дает. Сколько их там было, сирийских студентов в СССР? Тысячи. Какой шок он испытал, когда туда приехал: в серость, в полуголодное существование, в ободранные улицы, в невозможность найти хоть какое-нибудь сносное жилье, а еще и незнание языка: русский выучить – не английский. И этот холод с ветром… И водка с бычками в томате…

Мухаммед улыбнулся. Взял со стола белую с серым якорем бейсболку, провел своей красивой восточной рукой по темным волосам, уже чуть с проседью, и водрузил ее на голову. Он был благодарен судьбе, точно как пишут в книжках по эзотерике.

Итак, думая о своем, он похотливо взглянул на телочку Ханну – у Олега, кажется, пока не получается. Мухаммед догадывался, зачем он сюда приехал, мало этого – он готов был помочь, но был и не прочь получить дивиденды, а за Олегом дело не станет, он это знал. Только пока еще не понял, как поступить и что это за сказка про Буратино, в которую они все тут играют. У него, значит, роль Мальвины, то есть у Ханны тоже. Или только у него? Красота с кудрявыми голубыми волосами, которая сбежала от Карабаса и жила в домике на полянке в лесу. Тра-ла-ла. Ханна опять была в чем-то голубом с белыми пуговицами в виде цветочков – конфетка, а не девка. Сидела на кожаной скамейке напротив и играла в электронное судоку. Умница. Кому, интересно, они подсунули Артемона – верного благородного пуделя? Он заметил родинку у нее на левой коленке. Как будто это была не родинка, а… Так, больше это продолжаться не может!