Книга Люди и ящеры - Алексей Барон

– Либо пройдем вместе, либо вместе замерзнем.

– Замерзать не надо. Вот здесь, если не будет другого выхода, разрешаю бросить проводника

– Я не смогу.

– Сможешь. От тебя зависит теперь много жизней по обе стороны хребта. Но надеюсь, что пройдете оба. Догадываешься, кто тебя поведет?

– Ума не приложу, машиш, – вздохнул Мартин. Машиш квакнул.

– И как это тебе удается, мягкотелый? Говоришь одно, а понятно совсем другое.

– Это чтоб смешнее получалось. Мягкотелые любят смеяться.

– Схаи тоже. Удивительно. Мы такие разные и такие похожие.

– И у вас, и у нас есть разум. Мы должны быть похожими.

– Хо! Разум... Ну и что? В жизни чаще всего поступают вопреки разуму.

– А почему, машиш?

– Жизнь заставляет.

– Значит, жизнь неразумна.

– Разве можно сделать разумной жизнь?

– Можно. Только очень медленно, чтобы дураки поумнели.

– Хо! Жизнь сделают разумной дураки?

– Да, поскольку их много. Но без умных они не поумнеют.

– Ты очень смешно говоришь, Мартин. Пожалуй, схаи так не умеют. Чудно. Но правильно, мне нечего возразить. Со всех сторон. Хог! Заставляешь поумнеть старого машиша, а?

– О! Разве может такое спросить... э...

– Дурак? – Машиш квакнул три раза подряд. – Ладно, я не считаю себя дураком.

– Я хочу задать вопрос, – сказал Мартин.

– Спрашивай.

– Зачем ты повесил тех двух воинов, вождь? Они не могли помешать ррогу, я видел.

– Когда ты видел – не могли. Но что они делали раньше, как допустили? Почему ты спасал моего сына, а они не спасали? Потому что себя спасали, вели себя как звери. Хог! Во всех схаях еще много звериного. И чтобы они совсем не стали зверями, нужен закон. А закон уважают, если время от времени за нарушение кого-то убивают. Тогда другие стараются вести себя достойно и не глупо. Разве у вас не так?

– Примерно. Только за нарушение закона мы убиваем редко. Плохое нам мешает делать не только страх.

– А что еще?

– Стыд и совесть.

– Что такое стыд, я знаю, – сказал машиш. – А что такое совесть?

– Это стыд не после, а до плохого поступка. Добро вообще-то делать приятно.

– Еэ, приятно, – вздохнул машиш. – Только потом долго приходится об этом жалеть.

– Это когда за добро платят злом.

– Еэ. Ты хорошо сказал. Мы многому могли бы научиться друг у друга.

– Еще научимся.

– Ну да. Когда надоест убивать друг друга. Ты сам говорил, что жизнь меняется медленно. От себя добавлю: особенно у схаев. У нас и шкура-то жесткая... Не знаю, доживу ли.

– Постарайся, машиш. Хочу видеть тебя своим гостем. Старый схай некоторое время смотрел на Мартина глазами, в которых отражался костер.

– Тебе и впрямь этого хочется?

– Очень.

– А почему?

– Большое удовольствие, когда враги становятся друзьями.

– Великий Мосос! Странно, как ты еще жив, мягкотелый. Если любишь такие удовольствия. Но я тебе уже не враг. Ты не за этим ли приходил?

– И за этим тоже.

– Что ж, у тебя получилось. Быть может, когда-нибудь сивы вспомнят о тебе с благодарностью

Машиш вдруг встал, подошел к Мартину и медленно поднял верхние лапы на уровень груди, повернув их ладонями вперед. Так ящеры прощались с близкими родственниками.

– Ты мне понравился, Мартин. Но больше мы не увидимся. Такова неразумная жизнь, которую ты хочешь изменить.

Узок мир вождя полудикого племени по сравнению с тем, что довелось повидать Мартину. Но оба, и схай, и землянин, в тот миг испытывали сходные чувства. Чувства ведь питаются ощущениями, они вырастают не из интеллекта, их характер мало зависит от количества логически накопленных знаний. В гораздо большей степени они складываются под влиянием великого подсознательного чутья на плохое и хорошее. Чутья на добро, если угодно. Чутья, присущего любому мыслящему существу, где бы оно ни возникло. Добро – это просто, как и Мосос. Добро – это то, что самому хочется получать от окружающих. Вот и все.

Мартин без колебаний вложил свои руки в сухие и прохладные ладони машиша. Триллионы световых лет преодолело это простое выражение симпатии. И огромную разницу в биологии, истории, воспитании.

– Прощай, Мартин.

– Будь здоров, Уханни. Живи долго. Постарайся!

– Охо-хо, – сказал машиш и отвернулся.

4. КАК БУДЯТ ЖЕЛЕЗЯК

За спиной Иоганна висел штуцер, через плечо – пороховница, на поясе – тесак, а на груди – фонарь. В руках он держал увесистый лом. Его карманы оттопыривались от разных полезных мелочей. Полицейский социалист на поиск клада собирался добросовестно

Иржи тоже шел не с пустыми руками. Ему достались веревка, кирка, лопата. Еще он тащил походную аптечку и добротнейшую армейскую флягу Иоганна. Подготовились, в общем.

– А днем это сделать никак нельзя? – нерешительно спросил Иржи.

– Чтобы все видели, как мы топаем с этой амуницией? – усмехнулся Иоганн. – Нет уж, слушай старших. Форвертс!

– М-да. Ладно. Нун аллес гут. Слушай, а зачем тебе нужен этот древний язык?

Иоганн удивился.

– Мне? Мне-то родители вдолбили. Хочу или не хочу – их не интересовало. А тебе вот зачем?

– Точно не знаю. Больно он выразительный. Иногда так и тянет ляпнуть что-нибудь для усиления мысли.

– Стоящие мысли усиливать не требуется.

– Это смотря кому. Зато всегда требуется подсаливать. Какую стоящую мысль ни возьми, все они такие скучные да пресные.

– Йа?

– Йа. Только со смешком и проглатываются. Что, не так? Иоганн пожал плечами.

– Возможно, вкус к безвкусным вещам вырабатывается постепенно.

– То есть с возрастом?

– С возрастом то есть. Давай дело делать, господин философ. Пока Матильда не вмешалась.

– Давай, – быстро согласился Иржи.

Но не потому, что захотел лезть под землю. А потому, что Матильда была женщиной крутой, скорой на расправу да жгучей на язык. В деревне кому только от нее не перепадало. Даже Промехе, правда, заочно.

Часа через полтора они добрались до обвала. Иоганн присвистнул

– Йа, – сказал он. – Внушительно.

Несмотря на позднее время, полная тьма не наступала. Потому что небо по ночам светилось уже которую неделю. Вершина Замковой горы отчетливо выделялась на его фоне.