Книга Унесенная ветром - Дмитрий Вересов

— Сравнил! Ольга здесь, она настоящая, а не плод воображения! Я о ней все знаю. Или почти все. Знаешь, какой она бывает страстной? Я ее ни на кого не променяю! А соседкам моим всем под сорок катит, и у всех мужья и ребятишки!

— Задолбал ты меня своей Ольгой! — бурчал Муха. — Честное слово — иногда кажется, вот пошел бы и убил ее, только чтоб не слышать больше твоего нытья!

— Аналогично! — мрачно парировал Митроха. — Ты меня, друг мой, задолбал своим идеалом так, что я готов повеситься!

На этом и заканчивали спор до следующей встречи, а там все повторялось. Митроха ревновал Олю, Муха мечтал о своем идеале.

Ну не попадался он среди окружавших его женщин! Тех, с которыми он встречался в институте, на улице, с кем стоял вплотную в транспорте, ловя порой на себе заинтересованный взгляд.

Муха искал, высматривал в толпе ту, что вызовет вдруг приступ дрожи одним только взглядом. Ту, рядом с которой все станет неважным и останется только одно желание — обладать ею или умереть! Такой не находилось. Большинство дамочек не соответствовали его высоким требованиям уже в плане физических параметров. А те грудастые блондинки, что иногда попадались, мало походили на роковых женщин.

Впрочем, оно и к лучшему — на роковую женщину у него сейчас не было не времени, ни, главное, средств.

Ну как он мог подкатиться, скажем, к аспирантке Галине Александровне Арининой, которая вела у них практику по линейной алгебре и по матрицам?!

Аринину вожделел весь факультет. Но все знали, что ее курировал лично проректор по учебной работе Манукян. Это он Галочку из провинциальной девки-чернавки в столичные штучки вывел. И в аспирантуру принял, и хатку в Химках ей нанял, и вопрос с пропиской решил… Но не женился, потому как со своей старухой Манукяншей не смог развестись.

Чем привлекла проректора провинциалка Аринина, было более чем очевидно. Пышные формы и светлые волосы — не крашеные, а самые что ни на есть натуральные. Убийственное сочетание. Не хватало Галочке только той самой пресловутой брутальности, чтобы точно соответствовать мухинскому идеалу. Но и того, что имелось, было достаточно, чтобы заставить замирать его сердце.

Больно похожа была Галочка на Шерон Стоун. Ей бы еще белый шарфик на шею и ножичек в руки… И недосягаема она была для Мухи, как и ее голливудский двойник. И не только из-за Манукяна. В Москве Галочка Аринина быстро поняла, что к чему, и времени даром не теряла — за ней после лекции к подъезду института такие «ауди» с такими «вольвами» подъезжали, что Мухе с его тремястами рублей стипендии оставалось только острить.

Вот он и острил на практических занятиях у Галочки. Линейная алгебра, конечно, не та тема, чтобы шуток можно было выдумать много. Линейная алгебра — не начальная военная подготовка в школе, где военрук сам подкидывал ежесекундно повод для хохота в классе.

Но и на алгебре Муха умудрялся найти что-нибудь смешное, а что касается матриц, то тут после выхода одноименного фильма и напрягаться особо не приходилось. Достаточно было сказать:

— «Матрица» имеет тебя!

Муха острил и пялился на грудь Галины Александровны. Иногда, не выдержав, аспирантка начинала вздрагивать от хохота, и грудь ее тогда подпрыгивала, так что казалось — сейчас порвутся все ее дорогие тряпки…

Чаще ей удавалось сдержаться, и тогда она просто выгоняла Муху из аудитории.

— Мухин — вон из класса и в деканат за запиской!

А через минуту выгоняла и Митроху, потому как тот начинал заливаться и не мог уже остановиться…

Муха с Митрохой шли в буфет, брали две колы «доктор-пеппер» и заливали свое неутешное горе.

— Хочу трахнуть Галину Александровну, но не имею денег, профессорской степени и машины «Вольво»…

— Могу трахнуть Алку Тихомирову, и имею для этого диван и бутылку молдавского, но не имею желания… — шутили приятели…

В армию Митроху провожали долго и мучительно. Дня три пили у него дома, потом на даче у толстого Пашки два дня, а потом еще и в сборный пункт горвоенкомата ездили к Митрохе — дружка рекрута похмелять.

Замели Митроху очень быстро. Стоило только на заочное перевестись да отсрочку потерять. Митроха сперва храбрился: мол, я эту проблему решу, меня отмажут, я служить не пойду! А вот не сладилось… Забрил Митроху военком, как миленького.

А все опять-таки из-за денег. Вернее — из-за безденежья.

В пятом семестре Митроха устроился работать — совсем нищета одолела. Думал сперва что проскочит — сумеет дуриком совместить учебу и работу. Но не получилось. Напропускал, все запустил, к сессии вышел без единого курсового и без единой сданной лабораторной. Декан в этом году был строг. Переводись на заочное или отчисляйся!

А денег на взятки нет. Некому за Митроху вступиться. Отец — у него вторая семья, да и там проблемы — не расхлебать. Мать — простая инженерша в техническом отделе, до пенсии осталось совсем чуть-чуть. Одним словом — не плачь, девчонка! А Олька, между прочим, все пять дней, что Митроху провожали — с ним была. Все таки бывает на свете любовь!

Глава 3

…Но там, где Терек протекает,

Черкешенку я увидал, —

Взор девы сердце приковал;

И мысль невольно улетает

Бродить средь милых, дальних скал…

М.Ю.Лермонтов

Капитан Азаров мог быть вполне доволен исходом операции. Задание командования выполнено — немирный чеченский аул был разрушен, насколько, конечно, можно разрушить эти каменные норы, восемь абреков застрелены: семеро попали под пули солдат из роты Басаргина, еще одного подстрелил казак Ивашков. Причем без всяких потерь с нашей стороны. Но вот известие о смерти Василия Андреевича… Словно потеря Жуковского была его потерей в сегодняшнем бою.

Михаил Азаров не просто знал Василия Андреевича. Азаровы приходились родней Протасовым. Тем самым Протасовым, в благородном семействе которых произошел тот памятный скандал, может, самая большая драма в жизни Жуковского. Мог ли Василий Андреевич, с его романтической душой, не влюбиться в Марию Андреевну, свою племянницу? Маленький Миша Азаров сам был тайным воздыхателем Машеньки Протасовой и часто, написав свое имя на бумаге, одним росчерком, торопливо, переправлял «и» на «а», а потом в смущении, с сильно бьющимся сердцем прятал листок, как карту зарытых сокровищ своей души.

Родня негодовала. Миша прислушивался к взрослым разговорам и не понимал. Не понимал Василия Андреевича и Маши. Несмотря на свое собственное, как ему казалось, большое чувство, Миша осуждал влюбленных за то, что они не сражались за свое счастье против религиозных предубеждений, против чинимых им семейных препон, не бежали вместе в Америку, в Индию, на необитаемый остров. Он никак не мог понять, почему они не могут стать мужем и женой, и переживал, как за героев любимого приключенческого романа, когда хочется самому взяться за перо и переписать сюжет, чтобы все были счастливы. Конечно, Василий Андреевич, хоть и написал любимого Мишиного «Певца в стане русских воинов», сам воином не был. Он был поэт. А Миша никогда не станет несчастным поэтом, он будет военным, будет «лететь перед ряды» и «пышать боем»…