Книга Признание - Джон Гришэм

— Ты сделал все возможное, Фред. Отличная работа. У него есть твоя визитка?

— Да.

— Позвони ему после работы, напомни о себе, пусть знает, что ты готов поговорить.

— Попробую пригласить его выпить. Мне кажется, он неравнодушен к спиртному. Может, его удастся напоить, и язык у него развяжется.

— Постарайся все записать.

— Само собой.

Глава 5

На третьем этаже больницы Святого Франциска миссис Аурелия Линдмар восстанавливалась после операции на желчном пузыре. Кит провел с ней двадцать минут, съел пару кусочков дешевого шоколада, присланного по почте племянницей, и удалился, воспользовавшись удачным появлением медсестры со шприцем в руках. На четвертом этаже он поговорил в холле с женой мистера Чарлза Купера — давнего диакона[10]церкви Святого Марка, — чье слабое сердце сделает ее вдовой уже совсем скоро. Киту следовало проведать еще трех своих прихожан в больнице, но их состояние было стабильным, и он решил навестить их завтра, когда будет посвободнее. В маленьком кафетерии на втором этаже он разыскал доктора Герцлика, который жевал холодный сандвич и просматривал какие-то распечатки.

— Вы уже обедали? — вежливо поинтересовался Кайл Герцлик, приглашая священника за столик.

Кит сел и бросил взгляд на невзрачный бутерброд — два ломтика белого хлеба с тонкой прослойкой из какого-то фарша — и ответил:

— Спасибо, я поздно завтракал.

— Отлично. Послушайте, Кит, мне удалось кое-что выяснить, однако, надеюсь, вы все правильно понимаете?

— Конечно, понимаю. И ни в коей мере не хочу, чтобы вы нарушали какие-то правила.

— И я не стал бы их нарушать ни за что на свете. Но я поговорил кое с кем, и вот что удалось выяснить. Ваш посетитель был здесь дважды за последний месяц, прошел обследование и, похоже, говорит правду насчет опухоли. Перспективы очень неважные.

— Спасибо, Кайл. — Кита не удивило, что Тревис Бойетт не солгал, во всяком случае, в отношении опухоли.

— К этому я вряд ли могу что-то добавить. — Доктор умудрялся одновременно есть, читать и разговаривать.

— Конечно, конечно.

— А какое преступление он совершил?

Кит подумал, что доктору об этом лучше не знать.

— Тяжкое. Он рецидивист, провел полжизни в тюрьме.

— А что ему надо в нашей церкви?

— Двери храма открыты для всех, Кайл. Все люди — Божьи дети, и мы должны помогать всем, даже тем, кто совершил преступление.

— Это правда. Есть причины для тревоги?

— Нет. Он безобиден. — «Правда, лучше держать его подальше от девушек, женщин и, возможно, даже от маленьких мальчиков», — мысленно добавил Кит, еще раз поблагодарил доктора и откланялся.

— Увидимся в воскресенье, — сказал доктор, снова погружаясь в чтение.

Анкор-Хаус оказался зданием, похожим на коробку из красного кирпича и с крашеными окнами. В нем могло располагаться что угодно, и за сорок лет существования дом этот наверняка не раз менял хозяев. Тот, кто его возводил, видимо, очень торопился, потому решил обойтись без архитектурных излишеств. В семь вечера Кит пешком добрался до Семнадцатой улицы и зашел в Анкор-Хаус. За импровизированной стойкой дежурил бывший заключенный.

— Слушаю, сэр, — произнес он без нотки дружелюбия.

— Мне нужен Тревис Бойетт, — сказал Кит.

Дежурный бросил взгляд налево, где в просторной комнате с десяток мужчин смотрели по телевизору «Колесо фортуны».[11]Звук был включен очень громко. Потом дежурный перевел взгляд направо: в другой комнате примерно столько же постояльцев читали потрепанные книги или играли в шахматы и шашки. Бойетт с газетой в руках сидел в кресле-качалке в углу.

— Туда, — показал дежурный, кивая. — Пожалуйста, внесите сюда свое имя и распишитесь.

Сделав это, Кит прошел в комнату. Увидев его, Бойетт вскочил.

— Не ожидал вас здесь увидеть, — удивленно произнес он.

— Я был неподалеку отсюда. Мы можем поговорить?

Кое-кто из постояльцев лениво разглядывал Кита, а те, что играли в шашки и шахматы, не обратили на него никакого внимания.

— Конечно, — неуверенно кивнул Бойетт. — Давайте пройдем в столовую.

Кит направился за ним, наблюдая, как при каждом шаге его левая нога чуть запаздывала и немного шаркала, а палка размеренным стуком отмечала продвижение вперед. Пастор подумал, как должно быть ужасно жить с опухолью четвертой степени, которая постоянно растет в голове и от которой, кажется, вот-вот треснет череп. Каким бы плохим человеком ни был Бойетт, Кит испытывал к нему жалость. По сути, тот уже был живым трупом.

Столовая представляла собой небольшой зал с четырьмя длинными столами и широким проходом, ведшим на кухню. Там команда дежурных развлекалась, громыхая кастрюлями и сковородками в ритм гремевшему по радио рэпу. Для беседы, не предназначавшейся для чужих ушей, лучшего места было не найти.

— Мы можем поговорить здесь, — сказал Бойетт.

В воздухе стоял сильный запах горелого масла. Они сели друг напротив друга за стол, усыпанный хлебными крошками. Поскольку общих тем, кроме погоды, у них не было, Кит хотел сразу перейти к делу.

— Хотите кофе? — вежливо поинтересовался Бойетт.

— Нет, спасибо.

— И правильно. Здесь самый плохой кофе в Канзасе. Хуже, чем в тюрьме.

— Тревис, после вашего ухода утром, я нашел в Интернете сайт Донти Драмма и провел целый день за его изучением. То, что там написано, просто поразительно! И его вина вызывает очень серьезные сомнения.

— «Серьезные сомнения»? — переспросил Бойетт, рассмеявшись. — Еще бы их не было! Этот парень не имеет никакого отношения к тому, что произошло с Никки.

— А что с ней произошло?

Испуганный взгляд, как у оленя, выхваченного из темноты лучом прожектора. Бойетт обхватил голову руками и начал тереть. Плечи его задрожали, и снова появился тик. Кит смотрел на него и почти физически ощущал, как он страдает. Бас рэпа не утихал.

Кит медленно сунул руку в карман, вытащил сложенный листок бумаги и, развернув его, подвинул через стол к Бойетту.

— Узнаете? — спросил он. Это была распечатанная с сайта черно-белая фотография Николь Ярбер в костюме группы поддержки. Она улыбалась так, как умеют только юные девушки.

Сначала Бойетт не отреагировал. Он смотрел на Никки, будто видел ее впервые. Он долго разглядывал фотографию и вдруг у него хлынули слезы. Не было рыданий или всхлипываний, только ручейки слез, струившиеся по щекам и капавшие с подбородка на фото. Бойетт, не пытаясь их вытереть, перевел взгляд на пастора. Они долго смотрели друг на друга, а слезы продолжали литься. Фотография совсем промокла.