Книга Потерпевшие претензий не имеют - Георгий Вайнер

Мы медленно шли домой по каштановой аллее, и дым от моей сигареты неподвижным пластинчатым облачком повисал в темном воздухе густеющего вечера.

– Мне, конечно, совестно признаваться перед надеждой нашей семьи в столь же глубоком невежестве, но и я не знаю, кто такой этот Арантис, – заверил я сына. – Надеюсь, правда, что чистосердечное признание несколько смягчит мою оплошность…

– Да брось, папка, шутить! Это же настоящее имя Пеле – величайшего футболиста! Его весь мир знает…

– Ну, это ты не прав! Раз мы с бабушкой Валентиной не знаем, значит, еще не весь мир…

– Ну перестань смеяться, я никак не пойму, когда ты говоришь серьезно, а когда шутишь.

– Сынок, это, наверное, оттого, что я и сам не могу понять, когда жизнь со мной разговаривает серьезно, а когда шутит.

– Ладно, вот скажи, мы сегодня с ребятами спорили: может выжить человеческий детеныш среди зверей? – с обычной легкостью перескочил Марат на новую тему.

– Говорят, что может, – пожал плечами. – Я читал, что такого Маугли сыскали где-то в Индии.

– И что, обычный человек? Нормальный?

– Не думаю. – Я с сомнением покачал головой. – Штука в том, что Маугли – только сказка. Я уверен, что выросший среди зверей – всегда зверь…

– Говорить не умеет?

– Он по-человечески чувствовать не умеет. Не знает, что такое правда, что такое совесть, что такое честь… Понял?

– Ага…

– Тогда и ты мне помоги решить одну задачку…

– По твоей работе? – оживился Маратка.

– Ну, как бы… Скажи, семеро одного бьют?

– Вот еще! Это не по правилам… А вообще-то бывает… Может, за дело? – рассудительно спросил он.

– За дело, – подтвердил я. – Только вот что меня удивляет: семеро одного побили и стали потерпевшими, потом оказались сами себе свидетелями, а теперь чувствуют себя судьями. Как полагаешь, не многовато?..

Глава 8

И сегодня с самого утра, ссылаясь на повышенное метастатическое давление, врачи настойчиво советовали избегать стрессов и всяческих перегрузок. К счастью, мои рабочие планы никаких особых волнений не сулили: в первой половине дня мне предстояло встретиться с экспертами по «строительному» делу, а после обеда – с потерпевшими по делу Степанова.

«Строительное» дело представляло собой многотомное сооружение двухлетней давности с весьма сомнительной судебной перспективой. Возбудили его в ОБХСС по сигналу одного прораба, который сообщил, что руководство ремстройтреста расхищает государственные денежки путем «намазок» – выписывают липовые наряды на работу, никогда никем не производившуюся. Ревизия подтвердила, что смета на строительство перерасходована на десять тысяч: в шестидесятиквартирном доме закрыли наряды на штукатурку и покраску девяноста квартир. Я допросил маляров и штукатуров, которые, помявшись, признали, что, если в доме всего шестьдесят квартир, затруднительно отделать девяносто, и поведали, что зарплату за тридцать лишних квартир они отдали начальству. После недолгого, хотя и упорного сопротивления начальство эти факты признало. Но с обвинением в хищении упрямо не соглашалось. «Хищение – это если б я себе в карман, – басом рыдала прораб Кленова, размазывая толстым кулаком скупые слезы по круглому лицу. – А я сроду копейки чужой не тронула! Девчонки-ученицы обои попортили – переклеивай. Унитазы, пока без воды строили, до отказа… это… замусорили. Чистить надо? А в смете этого нету! И еще надо, надо, надо! И за все плати! Вот и приходится… А про банкет я и не говорю: в жизни такого не было, чтобы комиссию не угостить, это уж обычай… Людей ведь уважить надо, раз дом приняли, не то в следующий раз с ними нахлебаешься!..»

* * *

Встречу с ресторанными потерпевшими я отложил на вторую половину дня не случайно: предприятия эти работают поздно, открываются часов в одиннадцать дня, так что я спокойно мог заниматься с экспертами, не боясь опоздать. Я решил их не вызывать в прокуратуру: они уже неоднократно были здесь у Верещагина, и я не хотел осложнять жизнь людей, и так уже пострадавших от действий обвиняемого. Но хотя бы познакомиться с ними, составить собственное мнение о них – особенно после вчерашнего свидания с Егиазаровым и его «летчицей» Мариной – мне было любопытно. Вообще у меня появилось ощущение, что народ они непростой. А если это так, то и дело Степанова не такое уж очевидное…

Начинать я решил с Винокурова Эдуарда Николаевича – директора ресторана. Во-первых, ему это по рангу полагалось, во-вторых, мое любопытство было затронуто: как-никак директор, первое лицо, а вот спокойно, по-приятельски отправляется на пикник с подчиненными, без всякого бюрократства, чванства, это не каждый себе позволяет. Поэтому я оказался около двери с табличкой «Секретарь» на втором этаже роскошного, суперсовременного здания ресторана «Центральный».

Но секретаря на месте не было, и широко раскрытая дверь кабинета директора красноречиво свидетельствовала об отсутствии хозяина.

На всякий случай я все-таки заглянул в кабинет. Пусто. А кабинет просторный, с размахом и не без вкуса отделанный: деревянные панели на стенах, покрытый лаком паркет, картина в роскошной раме с видом селевой лавины. Большой письменный стол с хрустальной пепельницей, в которой лежит запечатанная пачка «Мальборо». И множество цветных фотографий знаменитостей. Обывательское любопытство, подстегнутое профессиональным интересом, явило мне яркий портрет Аллы Пугачевой под стеклом. В нижнем углу снимка – размашистый автограф Аллы Борисовны, и я с завистью подумал, что у нас, крыс канцелярских, значительно меньше возможностей заполучить такой сувенир, чем у служителей известного гастрономического оазиса. Заинтересовавшись, перешел к следующей фотографии: стоя на ступенях ресторана, известный эстрадный певец со смущенным лицом принимает от симпатичной девушки в национальном костюме хлеб-соль. Рядом, любезно поддерживая артиста за локоток, как бы помогая ему принять каравай, красуется высокий симпатичный парень с волевым подбородком, с густой модной шевелюрой. На следующем снимке уже этот парень в центре внимания фотографа: широким жестом он приглашает к праздничному застолью группу хорошо одетых мужчин и женщин с лицами, несомненно, заграничными – ага, и верно, в центре на флагштоке красуются национальные цвета ФРГ. Понятно, иностранная делегация. А вот наша знаменитая хоккейная команда прямо на льду, в боевых доспехах, и в обнимку с голкипером все тот же красивый парень. А под фотографией – клюшка, испещренная неразборчивыми подписями хоккеистов и посвящением «нашему кормильцу, уважаемому Эдуарду Николаевичу Винокурову».

Вон что, значит, это и есть мой потерпевший.

Прекрасно. Будем считать, что наполовину наше знакомство уже состоялось, остается ему меня повидать. Хотя бы воочию, вживе, так сказать. Вряд ли вскорости Винокурову представится возможность полюбоваться моими фотографиями, на которых бы я вручал пышный букет артистке Софии Ротару, или пожимал руку знатному хлеборобу, или блистательно отбивал низовой мячик скромной ракеткой «принц» на тартановом корте стадиона при ресторане «Центральный». Молодцы бесстрашные воины общепита, счастливые баловни жизни, молодые, красивые, точно угадавшие свое призвание – занимать достойное место в социальной иерархии, обедать прямо по месту службы, кормить других и пользоваться уважением и благодарностью самых знаменитых людей в краевом, республиканском, общесоюзном и даже зарубежном масштабе.