Книга Настоящая любовь - Мэри Бэлоу

Алед посмотрел на колесный обод и неуверенно поджал губы. Герейнту стало понятно: он искал предлог, чтобы отказаться.

— Мы можем там гулять открыто, не придется больше прятаться за деревьями, стараясь не угодить в ловушки, — заметил Герейнт. — И никто не скажет, что мы вторглись на чужую территорию.

Алед усмехнулся, и глаза его весело сверкнули.

— А почему бы и нет? — сказал он. — Добро пожаловать домой, приятель. — С этими словами он снял тяжелый фартук.

Они покинули кузницу и пошли по улице в сторону парка. Герейнт с грустью отметил, что Алед все же не в своей тарелке. Он тысячу раз предпочел бы остаться у себя в кузнице, чем идти на прогулку с бывшим другом.

На самом деле Алед Рослин не ожидал, что Герейнт когда-нибудь вернется в Тегфан, хотя он и стал теперь графом Уиверном. Вряд ли новоиспеченный граф забыл о некоторых фактах из его детства. Мальчишку Герейнта вовсе не так уж не любили, как он сам считал. Герейнта больше жалели, чем недолюбливали, так же относились и к его матери, хотя, конечно, строгий моральный кодекс, по которому живет большинство нонконформистов, вынуждал их публично ее сторониться. Почти все дети втайне восхищались храбрым и в чем-то обаятельным маленьким оборванцем.

Большинство селян вовсе и не думали ополчаться против мальчика и после того, как граф сделал удивительное открытие, что его давно умерший сын женился по закону на Гуиннет Пендерин, с которой убежал из родительского дома. Они поженились до зачатия ребенка. Разумеется, несколько зловредных людишек извелись от зависти, а кое-кто не преминул отметить, что Гуиннет Пендерин — ее никогда не называли по фамилии мужа, Марш, Герейнт же, как только достиг совершеннолетия, официально взял фамилию матери, — была сослана в маленький дом тут же на территории поместья, она никогда не переступала порога господской усадьбы, и сын не навещал ее.

Большинство селян не испытывали к нему неприязни и во время его краткого пребывания в Тегфане после смерти матери. Но каждый, почти каждый, испытывал неловкость по отношению к нему, не совсем понимая, следует ли говорить с ним так, как будто он Герейнт Пендерин, или относиться к нему с почтением, как к Герейнту Маршу, виконту Хандфорду. Тот факт, что он был и тем и другим, делал ситуацию затруднительной.

Но Герейнту всегда казалось, что его не любят. Впрочем, особой жалости к самому себе по этому поводу он не испытывал. Но он прибегал к самозащите, о которой Алед, как его ближайший друг, да и Марджед Ллуид были хорошо осведомлены. Ребенком он взял себе за правило ни в грош не ставить чье-либо мнение. Восемнадцатилетним юношей он добавил к этому напускное безразличие и умело прятался за только что приобретенный английский лоск и манеры джентльмена.

Алед никак не ожидал, что он вернется. За минувшие годы кузнецу худо-бедно удалось отделить свои чувства к Герейнту как к другу от чувств, которые он испытывал к графу Уиверну, владельцу земли, на которой жили и работали все его знакомые и соседи, да и он сам. Граф Уиверн был безличной фигурой, представителем аристократов, английских владельцев, которые смотрели на Уэльс и его жителей как на источник собственного обогащения. Жизнь в Уэльсе достигла кризисной точки. Вся система, казалось, была создана специально для того, чтобы постепенно вытеснить мелких фермеров и заменить их теми, кому успешнее удавалось обогащать и без того богатых людей.

Алед никогда не думал о себе как о лидере. Это он предоставлял Юрвину Эвансу. Но Юрвин погиб, а жители Глиндери и окрестностей нуждались в вожаке, мужчине с твердыми убеждениями и холодной головой. И уже несколько человек подходили к нему с предложением занять этот пост и присоединиться к тайному комитету, который образовался для организации протестов почти по всей территории северного Кармартеншира. Марджед тоже просила его, а ведь она понесла огромную утрату.

Вот так и вышло, что он согласился. И при этом выбросил из головы тот факт, что среди тех, против которых он намерен выступить, есть его друг. А теперь он шел рядом с Герейнтом сначала по дороге, ведущей в Тегфан, потом по широкому лугу и все время испытывал неловкость оттого, что Герейнт ему и друг, и враг и что скорее всего так долго продолжаться не может и придется делать выбор.

— Алед, — неожиданно произнес Герейнт, и только тогда Алед понял, что до сих пор они шли молча, — не нужно.

Несколько слов, которыми они успели обменяться, были произнесены по-английски. Десять лет назад они тоже говорили по-английски.

— Не нужно что? — с трудом спросил Алед. Если уж они вынуждены говорить, то лучше придерживаться общих фраз.

— Не обращайся со мной как с графом Уиверном, — сказал Герейнт.

— Но ты и есть граф Уиверн. — Он понял, что Герейнт имел в виду, хотя и не хотел бы понимать.

— Я Герейнт Пендерин, — сказал его друг, и в голосе послышалась печальная нотка.

Алед помнил воскресный разговор у часовни и предложение Марджед встретить графа в штыки, если тот явится с визитом. Очевидно, он прошелся по домам, где его встретили не очень приветливо. Деревенский кузнец обычно знает все новости.

— Да, — сказал Алед, — и граф Уиверн тоже.

— Мы когда-то с тобой дрались, — неожиданно вспомнил Герейнт. — Боролись, не боксировали. Почти каждый раз, как встречались. Ты всегда побеждал. Кажется, исключений не было. Хочешь сохранить свой рекорд, Алед?

Алед удивленно взглянул на него.

— Сейчас? — спросил он. — Не дури, приятель.

Он окинул взглядом безупречную одежду Герейнта. Но Герейнт уже остановился и стягивал с себя плащ.

— Да, сейчас, — сказал он разозлившись, и в его глазах промелькнула знакомая бесшабашность. — Давай сразимся, Алед. Посмотрим, сумеешь ли ты снова положить меня на лопатки. Нет, не отступай, не смотри так, будто меня следует отправить в сумасшедший дом. Дерись, черт возьми, или я ударю тебя по лицу и заставлю драться.

Глава 5

«Мир сошел с ума», — подумал Алед, глядя, как друг детства закатывает белые рукава на мускулистых руках. Последний раз он боролся в детстве. Теперь же ему двадцать девять, он всеми уважаемый работник. Зачем драться без всякого повода? Впрочем, в детстве им не нужен был особый повод, чтобы подраться.

Он тоже разделся до рубашки, бросив одежду на траву. Он был выше, тяжелее и, как ему показалось, мускулистее своего противника, которого он теперь разглядывал критически. Одержать победу будет не сложнее, чем раньше. Хотя, с грустью подумал Алед, ни в чем другом он не брал верх над Герейнтом. Мальчишка был младше его, ниже ростом и еще оборваннее, но почему-то всегда верховодил. Куда бы он ни направлялся — а очень часто туда направляться вовсе не следовало, — Алед шел за ним.

Они боролись долго, молча, тишину нарушало лишь их затрудненное дыхание, которое становилось все громче. Они кружили, заманивали друг друга, ставили подножки, перекатывались, брали друг друга в железные тиски, размыкали руки, вскакивали с земли, опять кружили и начинали все сначала. Алед был вынужден признать, что ему просто повезло, когда Герейнт неудачно упал и он смог придавить всей тяжестью его плечи к земле и удерживать несколько секунд, пока тот не вырвался.