Книга Хармонт. Наши дни - Майк Гелприн

– Карлик, – Сажа зажмурилась, – только не говори, что это не моё дело, ладно? Я сама знаю, что не моё.

– Хорошо, – согласился Карл, – не буду говорить, что же дальше?

– Твоя жена шлюха, – безапелляционно заявила Сажа и добавила пару выражений, которые сделали бы честь сталкеру, только что чудом выбравшемуся живым из Зоны.

Карл крякнул, помотал головой, затем, сбросив с себя рубаху и джинсы, солдатиком прыгнул в бассейн. Отфыркался, встал на цыпочки и, балансируя руками, чтобы удержать равновесие, снизу вверх посмотрел девчонке в глаза. Вода едва доставала Саже до ключиц, и Карл подумал, что, если бы не запрещающий всякую эмиграцию закон, из неё могла бы выйти мирового класса спортсменка. Баскетболистка, например. Да что там «могла бы» – десятка два-три тренировок, и Сажа начала бы бить рекорды.

– Тебе это безразлично? – не дождавшись ответа, спросила Сажа. – Что твою жену трахает каждый, кто пожелает, стоит только поманить. И это даже особо не скрывается.

Карл невесело усмехнулся.

– Ну, допустим, не каждый, кто пожелает, – сказал он. – Но, по большому счёту, да, безразлично. Я привык. И знаешь что: тебе всё-таки рано рассуждать о таких вещах.

– Брось, Карлик, – Сажа шлёпнула ладонью по воде, подняв фонтан брызг. – Ты не хуже меня знаешь, что во многих вещах я давно стала взрослой женщиной. Как там сказал этот, очкастый: «благоприятная мутация» – да? «Гипертрофированное развитие, хотя и неравномерное», всё такое… Ну что ты хмуришься? Я ни с кем пока не спала и не собираюсь. Да и охотников переспать со мной что-то не видать. Не в этом дело: такая жена – позор для тебя. Даже мне стыдно, когда я вижу, как на неё пялятся твои друзья. Ты не можешь с ней развестись?

– Не могу. Хорошо, пусть будет «пока не могу». Это связано с деньгами, ты не поймёшь.

– Мне и не надо понимать. Если не можешь развестись, её надо грохнуть.

– Что? – опешил Карл. – Что надо?

– Грох-нуть, – по складам повторила Сажа. – За-мо-чить, так ясней? Хочешь, я для тебя это сделаю?

Карл ошарашенно молчал. Хорошо хоть, она решила для начала посоветоваться, огорчённо подумал он. «Гипертрофированное неравномерное развитие», надо же, в самом-то деле.

– Нет, – мягко сказал Карл, когда пришёл, наконец, в себя. – Не хочу. И ещё кое-что: я не хочу больше слышать об этом… – Он запнулся и вдруг добавил само собой пришедшее на ум слово: – Дочка.

Круглое чёрное лицо Сажи исказилось. Ресницы затрепетали, из глаз брызнули слёзы и потекли по щекам.

Управляющий ждал Карла в холле. Мясистая, лупоглазая продувная рожа Носатого Бен-Галлеви при появлении хозяина приняла почтительное выражение. Горбатый и вислый, едва не достающий до верхней губы нос вполлица зашмыгал от избытка чувств, а взгляд маслянистых, навыкате глаз утратил обычное пройдошистое выражение и стал деловитым и сосредоточенным.

В обязанности управляющего входил ежедневный отчёт. В финансах бывший сталкер и отмотавший трёхлетний срок за сталкерство уголовник понимал толк. Под руководством Носатого десятки малобюджетных предприятий, которыми Карл Цмыг на паях с женой владел или во владении которыми участвовал, стали приносить ощутимый доход. За полгода Носатый совершил на этих предприятиях чуть ли не экономическую революцию. Вороватые менеджеры и директора получили отставку, их места заняли другие, честолюбивые и относительно честные. В ресторанах появились новые повара, в мастерских – новые механики и слесари, в борделях – новые девочки. А главное, появились люди, на которых можно было опереться. Выдвиженцы Носатого Бен-Галлеви, менеджеры и мастера, шеф-повара и метрдотели, журналисты и телевизионщики, диспетчеры такси и мадам в весёлых домах ежедневно закладывали и упрочивали фундамент будущего финансового монстра, хармонтской империи Карла Цмыга. Впрочем, никто из них пока об этом не подозревал, включая самого Карла и его управляющего.

– Что нового? – осведомился Карл, пожимая Носатому Бен-Галлеви руку.

– Двенадцать пунктов, Карлик, – скороговоркой зачастил Носатый. – Значит, так: в «Жемчужине» была вчера потасовка, многие получили по соплям, в результате все загремели в кутузку. Там были два наших человека, я распорядился – завтра их выпустят под залог. Залог с тебя.

Карлик кивнул. Мелочей для Носатого не существовало: в дополнение к талантам организатора тот имел ещё и феноменальную память. Следующие полчаса ушли на ознакомление с двенадцатью пунктами. Подробности управляющий помнил наизусть и хранил в памяти ещё долгое время после того, как с инцидентами бывало покончено.

– Есть ещё и пункт номер тринадцать, – поведал Носатый, отчитавшись. – Фактически, это даже не пункт, а так, сплетни. В общем, я это приготовил на закуску, Карлик. Поговаривают, что в Зоне многое изменилось за последние дни.

– Да? – заинтересовался Карл. – Что именно?

– Так сразу даже и не поймёшь, – почесал переносицу управляющий. – Но ходят слухи, что стало как-то не так. Ничего определённого, и всё же… Давай, Карлик, я на этом заострюсь, как полагаешь? Подключу ребят, пускай поотираются по всяким вертепам. Барменов пускай поспрашивают, официантов. Девочек тоже: у выпившего что на уме, то и на языке, а в койке особенно.

– Ладно, – согласился Карл, – подключай, кого считаешь нужным. Премиальные, скажи, гарантирую. Что-то ещё?

Носатый ответил, что у него всё, и сгинул, а Карл выбрался из особняка наружу и с полчаса в задумчивости расхаживал по садовым тропинкам и аллеям. Информация косвенно подтверждала ту, что сегодня он получил от Прощелыги и Киприота, а накануне – от Гундосого Гереша. Зона, облазанная сталкерами и обползанная, истощившаяся и оскудевшая, затихшая и вроде бы затаившаяся, начала пробуждаться к жизни. Так, будто несколько лет копила силы, сжимала и сжимала пружину, а сейчас эта пружина, сжатая уже до отказа, готовилась сработать.

Ян Квятковски, 21 год, без определённых занятий

До подножия пика Боулдер добрались затемно. Кучерявый и смуглый тип, который велел называть себя Киприотом, медленно съехал с дороги в редколесье, минут пять пропетлял между сосновыми стволами и, наконец, заглушил мотор. Втроём с другим типом, с хрящеватым носом и щегольскими усиками над тонкой линией губ, они закидали джип-внедорожник палыми ветками. Звали усатого типа Прощелыгой, и походило на то, что сущность его прозвищу соответствовала.

На дорогу из редколесья выбрались, когда утренние сумерки уже ослабели, и на востоке горные вершины вызолотило солнцем.

С минуту Ян стоял, привыкая к необычному и невиданному доселе зрелищу. Зона прошла через хребет, склоны оставшихся за внешней её границей холмов были лесистыми, а вершины покрыты снегом. Те же горы, что оказались по внутреннюю сторону границы, были голыми и бесснежными.

– Что уставился? – неприязненно спросил Прощелыга. – Пошли, времени в обрез.

Ян смолчал и послушно двинулся вслед за напарниками. Оба активно ему не нравились. Выбирать, однако, не приходилось: самостоятельно отправиться в Зону – верная смерть, так говорили все, с кем Ян пытался это обсудить. Впрочем, было похоже на то, что собеседники о Зоне тоже знали лишь с чужих слов, но сути это не меняло. На связанные с Зоной темы местные жители готовы были рассуждать, не умолкая. Назывались имена сталкеров, вызывающие у рассказчиков и слушателей благоговение и душевный трепет, словно речь шла, по крайней мере, о небесном воинстве. Обсуждалось, кто, где и когда гробанулся, и отчего с ним такая неприятность случилась. В конце концов Ян обращать внимание на досужие разговоры перестал, но в то, что в Зону лучше в одиночку не соваться, поверил. В Хармонте он прожил два месяца, ночуя на чердаках ветхих трущоб, по сравнению с которыми их арлингдейлское жилище могло смело считаться дворцом. Чтобы не умереть с голоду, подряжался на подсобные общественные работы за гроши. Больше ничего пришлому человеку без документов, от которых Ян, едва покинул Арлингдейл, избавился, не предлагали. Беседы с потенциальными работодателями успеха не принесли, так что, когда носатый и лупоглазый хитрован предложил свести с опытными напарниками, Ян согласился не думая.