Книга Конец ордена - Вадим Сухачевский

К зиме об этом Ордене Хранителей Тайны он знал уже многое. Орден возник еще во времена царя Павла. Целью же Ордена было оберегать жизнь деспозинов, о которых Арнольд Иванович ему также поведал, а главное – оберегать от чужого любопытства ту Тайну, что они, деспозины, в себе несли.

Правда, с первым магистром Ордену не шибко повезло. Уриил Первый оказался умом тронутый и вознамерился для полного сбережения Тайны замочить и приехавшего в Россию молодого деспозина. Вышло, однако, наоборот: друзья деспозина замочили его самого. В дословном смысле "замочили" – утопили потому как.

Зато магистр Уриил Второй был редкого ума, хотя вышел из крепостных и прежде именовался Прошкой. Это и в Федьку, в Виктора то есть, вселяло надежду. Ибо не столь велико было различие между сухаревским мазуриком Федулой и крепостным Прошкой, достигшим в конце концов таких заоблачных вышин, потому вполне может статься, что и он, Федька-Федуло – когда-нибудь, со временем…

Этот Прошка-Уриил перенес центр Ордена в Испанию, но построил все так, что руками своих архангелов мог без труда дотянуться до любого города любой страны. Например, здесь, в Москве, такой рукой Ордена сейчас был Арнольд Иванович, он же архангел Селафиил. И хитрые цепи плести, чтобы до существования Ордена никто не докопался – все он же, Уриил-Прошка, выдумал. И обо всем том Прошка-Уриил самолично написал в двух больших книгах, что хранились у Арнольда Ивановича – в "Катехизисе Ордена" и в своем собственном жизнеописании. Витька их читал и многому уже набраться от них успел. Хоть и старинным языком написанные, но толковые были обе те книги.

О других магистрах даже Арнольд Иванович знал не много – очень уж, видно, там, в Испании, секретность свою блюли. Известно было только, что нынешнего магистра, Уриила Седьмого, зовут дон Ганзалис. Впрочем и Уриила-Прошку одно время еще каким-то "доном" называли, так что, может, и нынешний "дон" в действительности от рождения Мишка или Тишка какой-нибудь.

С деспозинами разобраться было проще, потому что сейчас во всей России имелся всего лишь один – потомок того самого, что при царе Павле, сто тридцать лет назад прибыл сюда, сын белогвардейского офицера с немецкой фамилией фон Штраубе, невзначай шлепнутого большевиками во время Гражданской войны. А вот кем он был сейчас, этот последний деспозин, сын шлепнутого белогвардейца – Федька (Витька то есть) когда от Арнольда Ивановича узнал, едва со стула не упал.

Тот самый Чокнутый, что возле Сухаревки шариками торговал – он самый, оказывается, и был!

А чокнутым его сам же Арнольд Иванович сделал – с помощью хитрого снадобья какого-то, по части которых он был мастак. Не со зла сделал, а чтобы уберечь получше. Почему-то на него охоту устроило ГПУ (у них тоже был какой-то свой интерес к деспозинам), а к чокнутому никто особо приглядываться не станет. Чокнутым быть в эсэсэсэре – оно и вправду самое сейчас безопасное. Еще года на два того снадобья хватит, а дальше к Чокнутому снова разум возвернется. Но к тому времени, можно не сомневаться, Арнольд Иванович, он же Селафиил, что-нибудь новое придумает.

Покуда же Витька, на целый день вновь обращаясь в Федьку-Федулу, должен был сидеть у котла и наблюдать, как бы с Чокнутым не случилось чего.

В тот день все поначалу вроде бы шло как обычно – Чокнутый торговал своими шариками, мазурики грелись у котлов, щипачи приглядывались к чужим карманам.

Потом шнырь какой-то появился – по всем повадкам явно из легавых. Щипачи, мигом его раскусив, тут же разошлись. Ну а Федьке-то что – на мазуриков шныри внимания давно уж не обращают.

Вдруг смотрит – а шнырь этот словно остолбенел. Стоит и глазеет во все зенки на Чокнутого.

Федьку слегка это насторожило. Потихонечку – да поближе к нему. И пригляделся внимательнее, чтобы потом шныря этого Арнольду Ивановичу поподробнее описать. Увидел даже, когда тот папироску крутил, что у него двух пальцев на левой руке не хватает.

Закурив, шнырь от остолбенения наконец оправился, к Чокнутому подошел и с улыбочкой такой змеиной его и спрашивает:

— Господин фон Штраубе, никак? Тридцать лет прошло – а почти не изменились, ваше благородие.

Чокнутый стоит, ничего не понимает, а Федька сразу уразумел: беда!

Головы, однако ж, не потерял – понял, что шныря надо позадержать, чтобы тот не донес, пока он, Федька, к Арнольду Ивановичу сбегает.

Когда-то у щипачей кое-какую науку прошел, да и трехпалый этот больно был удивлен встречей с Чокнутым, оттого Федьке удалось, подкравшись, легко вытащить у него из кармана наган – и наутек. Знал, что за утерю нагана таких из легавки выгоняют запросто.

Шнырь, понятно – за ним: "Стой, стой, сучонок!"

Почти что догнал уже. А Федька тот наган – раз – и в котел со смолой. Тут шнырь и стал: мазурик ему – что? Наган главное. Да поди этот наган достань, когда он уже на дне, а смола густая.

Не совсем глупый, правда, оказался шнырь, смекнул довольно быстро, что наган можно извлечь, если смолу разогреть и выплеснуть на мостовую. Начал под котел подкладывать дрова.

Ну теперь-то ему надо было не меньше как полчаса, чтобы как следует разогрелось, а Федька тем временем – на Мясницкую, докладывать.

Арнольд Иванович выслушал – за придумку с наганом похвалил, но от самого известия мрачен стал, каким Федька его прежде не видел.

— Ну-ка, — сказал, — обрисуй мне этого шныря.

Обрисовывать – этому он его еще раньше обучил, и тут Федька не ударил лицом в грязь, не упустил ни одной подробности: лет эдак пятьдесят, рост высокий, шевелюра с залысинами, нос острый, набок слегка и на конце красный, как отмороженный; лицо с боков, как у воблы, сплюснутое; один глаз косит; на руке двух пальцев недостает… Дальше Арнольд Иванович и слушать не стал. Сказал:

— Ясно, Леденцов по прозвищу Муха. Он в царской Охранке шпиком был, и тогда еще старшего фон Штраубе выслеживал, на том и пальцы однажды потерял. Теперь, видно, сына принял за отца. — И заключил: — Раздавить эту Муху срочно надо, а то много доставит хлопот. Полчаса, говоришь, у нас есть? За такое время хорошую цепь не сложишь…

Федька (то есть теперь, в этих стенах, уже Виктор) предложил:

— А может – как с Клешней? По роже видно, что выпить любитель. Подмешать то же, что и Клешне – он и того…

— Боюсь, Витёк, не выйдет, — покачал головой Арнольд Иванович. — Его сейчас никакой выпивкой не соблазнишь. Наган только отыщет – и сразу помчится докладывать, кого на Сухаревке увидел.

— Так если из царской Охранки, — размышлял вместе с ним Виктор, — то можно и на понт взять. Там его самого могут за такое прошлое – к стенке.

— Едва ли, — вздохнул Арнольд. — Там, я знаю, сейчас немало таких служит… Да если и к стенке – он же скотина успеет прежде заложить фон Штраубе.

И тут Федьку (уж неважно – Федулу, Виктора) вдруг осенило. Два-то он всего слова и произнес, но уже ясно чуял за ними всю цепь.