Книга Смертельная игра - Фрэнк Толлис

— Несомненно.

Матиас начал снова напевать и продолжил обследование раны. Затем он взял с тележки увеличительное стекло и наклонился над телом. Внезапно профессор прервал пение на полуслове и открыл рот от удивления. Немного помолчав, он произнес драматическим театральным шепотом:

— А, точно…

— Что там? — спросил Райнхард.

— Ее застрелили, — ответил Матиас.

Райнхард вздохнул.

— Мы вроде бы давно это установили, профессор.

Матиас покачал головой.

— Я всегда верил в мудрость латинского выражения festina lente.[2]Тише едешь — дальше будешь.

— Я так и думал, — сказал Райнхард. — Вы меня не удивили.

Профессор проигнорировал язвительное замечание Райнхарда и продолжил свой неспешный осмотр. Прищурив один глаз, старик подрегулировал фокусное расстояние увеличительного стекла и одобрительно кивнул. А затем произнес, обращаясь больше к самому себе, чем к Райнхарду:

— Прямой выстрел в сердце, с близкого расстояния. Нет ожогов от пороха… Ага, вижу небольшой синяк от дула.

Пальцы Райнхарда онемели, и он начал жалеть, что прибегнул к помощи профессора Матиаса. Матиас положил увеличительное стекло на прежнее место на тележке и взял среднего размера блестящий скальпель. Он сделал глубокий разрез в белой плоти фройляйн Лёвенштайн, который раскрылся с неторопливой фацией раковины моллюска, открывая взгляду сочную красноту под кожей. Райнхард присутствовал на многих вскрытиях, но до сих пор от подобных зрелищ ему становилось очень не по себе.

— Простите, герр профессор, — Райнхард отступил на шаг. — Пожалуй, я предоставлю это вам.

— Как хотите, инспектор, — ответил Матиас, все сильнее увлекаясь своим занятием.

Райнхард обошел вокруг стола и вступил в темноту. За его спиной Матиас перебирал свои инструменты. Сначала послышалось постукивание, потом скрежет пилы. Райнхард предположил, что Матиас удаляет ребро. За работой Матиас опять принялся напевать мелодию Шуберта. Делал он это медленно, местами хрипло и неточно, однако старческий голос и долгота каждой фразы придавали бодрой жизнерадостной мелодии бесконечную печаль.

Как только глаза Райнхарда привыкли к темноте, он обнаружил, что стоит рядом со стеной, в которой было множество квадратных металлических дверок. Он знал, что в большинстве камер, скрывающихся за этими дверями скорее всего находятся трупы. Замороженные мертвецы.

Райнхард обернулся и посмотрел на странного маленького человечка, согнувшегося над телом фройляйн Лёвенштайн наподобие карлика из сказки братьев Гримм. В ярком свете было видно, как дыхание Матиаса превращается от холода в пар, который собирается над столом, как легкий светящийся туман. Райнхард подышал в свои ладони, потер их друг о друга, чтобы согреть. Холод морга пробирал его до самых костей.

Пробираясь обратно к столу, на котором происходило вскрытие, Райнхард остановился, чтобы рассмотреть инструменты профессора Матиаса, стараясь не обращать внимания на звук, напоминающий о том, как из жареного цыпленка выдирают ногу.

Вдруг свет погас, и помещение погрузилось в абсолютную, непроницаемую темноту.

Профессор Матиас продолжал тихо напевать песню Шуберта, а Райнхард, напуганный зловещей обстановкой, почувствовал, что его сердце бьется быстрее обычного. Слова графа Заборски как слуховая галлюцинация прозвучали у него в голове: «Я чувствую запах зла».

— Профессор! — крикнул Райнхард в пустоту.

Пение прекратилось.

— Все в порядке, инспектор, через несколько минут свет обычно снова загорается, может быть, это из-за сегодняшней бури. Лично я думаю, что следует использовать газовое освещение.

Произошло небольшое движение, послышался звон металла. Райнхард почувствовал, как что-то стукнуло его по ноге.

— О Боже, — сказал Матиас. — Похоже, я уронил один из своих инструментов.

Послышался громкий щелчок, и внезапно свет зажегся опять.

— Ну вот, — сказал профессор, — я же вам говорил.

Райнхард посмотрел вниз и увидел скальпель на полу у своей ноги. Он нагнулся и поднял его.

— Это ваш скальпель, профессор?

— Положите его пока на тележку, но отдельно от других. На нижнюю полку, в стеклянную колбу. — Произнося эти слова, Матиас вытаскивал что-то большое и окровавленное из груди фройляйн Лёвенштайн. Райнхард быстро отвернулся и, чтобы отвлечься, стал вертеть в руках скальпель, стараясь поймать свет его блестящей поверхностью. Райнхард заметил выгравированную на скальпеле надпись «Ханс Брукмюллер и K°».

— Профессор?

— Да, в чем дело?

— Вам имя Ханс Брукмюллер что-нибудь говорит?

— Да, конечно. Магазин Брукмюллера. Это магазин хирургических инструментов рядом с университетом.

— Вы лично знаете господина Брукмюллера?

— Нет, а почему вы спрашиваете?

— Он был знаком с фройляйн Лёвенштайн.

— В самом деле? — сказал профессор, хотя, очевидно, не обратил на это особого внимания. Райнхард положил скальпель в стеклянную колбу. Он звякнул, как колокольчик.

Райнхард стоял у Матиаса за спиной и не мог не заметить, что, несмотря на рассуждения профессора о вреде спешки, теперь он работал намного быстрее. Профессор брал разные инструменты, один за другим, и громко цокал языком. Казалось, он становился все более взволнованным, но не раздраженным. Райнхард решил, что лучше не вмешиваться, и терпеливо ждал.

Через несколько минут Матиас вытер кровь с длинных щипцов, на удивление небрежно, и бросил их на тележку. Райнхард вздрогнул. Затем старик молча уставился на инспектора. Выражение его лица было далеко не дружелюбным.

— Профессор, — решился нарушить молчание Райнхард.

— Что все это значит? — спросил Матиас, показывая на труп.

— Прошу прощения, профессор?

— Это Орлов? Или Гумбольт? Они вас в это втянули?

Райнхард всплеснул руками.

— Простите, герр профессор, но я понятия не имею, о чем вы говорите.

Матиас фыркнул, снял очки и потер глаза. Райнхарду пришло в голову, что, возможно, эксцентричность профессора не так далека от безумия. Старик водрузил очки на место и рывком развязал передник. Он снял его через голову, свернул и положил на нижнюю полку тележки. Затем он начал возиться с инструментами, передвигая их с места на место, словно это были фигуры в причудливой шахматной партии.

— Профессор, — сказал Райнхард, — я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы мне все объяснили.

Матиас поднял глаза и снова уставился на Райнхарда, глаза профессора за увеличивающими линзами блуждали. Райнхард терпел затянувшееся молчание, сколько мог, но, в конце концов, не выдержал.