Книга Спартанец - Валерио Массимо Манфреди

— Жители Наксоса отразили атаку, и персидские военачальники возложили всю ответственность за поражение на Аристагора. Разумеется, он пришел в ужас от одной лишь мысли предстать перед разгневанным великим царем, а потому воспользовался ссорой между персидскими и греческими военачальниками и провозгласил переворот. Естественно, его поддержали азиатские греки. Безусловно, это продемонстрировало, что они стремятся к освобождению от персов, но Аристагор действовал, исходя только из своих личных интересов. Если он был так глубоко озабочен освобождением греков, зачем же он пытался покорить Наксос? У нас достаточно оснований полагать, что он начал переворот против персов только для того, чтобы оградить себя от злобы царя Дария после его возвращения из похода на скифов.

— Ты должен понять… — продолжал он, наливая вино в чашу гостя. — Ты должен понять, что нелегко доверять человеку, который, с одной стороны, попал в такое сложное положение, а с другой стороны, настаивает, что им движет только страстное желание добиться свободы для других людей. Но я рассказываю тебе то, что ты знаешь лучше меня…

— Безусловно, мне все это известно, — отвечал Филиппид. — Но, прошу тебя, продолжай. Мне интересно узнать твое мнение по этому поводу.

— Хорошо, — продолжал Аристарх. — равные, присутствовавшие на совете были покорены его обращением и страстными просьбами, но суть заключалась в том, что окончательное решение принадлежало Коллегии Пяти и царям, а на них Аристагор произвел самое плохое впечатление. К тому же, они были хорошо осведомлены об этом человеке… Я помню случай, который заставит тебя улыбнуться. Как-то раз, случайно, я оказался в доме Клеомена, где Аристагор был гостем. Он только что поднялся с постели и, должно быть, замерз: понимаешь, ведь в доме царя все ждут захода солнца, чтобы растопить очаг… Ну, вот он и сидел, спрятав руки под накидку, а кто-то из слуг шнуровал ему сапоги. Царская дочурка, которой едва минуло в то время шесть лет, указывая пальцем на Аристагора, воскликнула: «Папа, посмотри, у нашего гостя нет рук!» Клянусь тебе, что сам я отвернулся в сторону и прикрыл рот, чтобы не разразиться смехом. Понимаешь ли, человек, представляющий себя вождем восстания, не мог даже зашнуровать обувь без посторонней помощи!..

— Таким образом, мы, афиняне, оказались слишком легковерными в том, что касалось Аристагора, — сказал Филиппид с горькой усмешкой.

— О нет, мой друг, конечно, смысл моих слов заключается совсем не в этом! Я не хочу подвергать критике действия, предпринятые Афинами, которые, без всяких сомнений, оказались более чем щедры. Решение послать корабли и войска, безусловно, не было основано только на просьбе Аристагора. В конце концов, родственные узы объединяет вас с ионийцами, осевшими в Азии, и вполне понятно, что вы хотели оказать им помощь…

— Наш же отказ в то время зависел, в основном, от нашей природной неуверенности в себе: нам казалось, что Аристагор хочет вовлечь нас в бесполезную затею, истинные истоки которой лежат только в его собственных амбициях, — продолжал Аристарх.

— Я могу понять, что ты хочешь этим сказать, но суть дела заключается в том, что в настоящее время персы в Греции угрожают свободе всех греков, — ответил его афинский гость.

Спартанец погрустнел и погладил бороду левой рукой.

— Я хорошо понимаю, — заговорил он, — сколь бесполезно сейчас обвинять друг друга за прошлые события. Мы, спартанцы, можем упрекать вас за то, что если бы афиняне не вторглись в Азию, персов в Греции сейчас бы не было. Вы, афиняне, можете заявить, что если бы Спарта вступилась за Ионию, поход оказался бы победоносным…

— Я тоже понимаю, что ты хотел сказать, Аристарх, но ситуация в настоящее время безвыходная: Спарта должна безоговорочно выступить на нашей стороне. Объединившись, мы сможем победить, но, разделяясь, мы неминуемо потерпим поражение. Сегодня опасность нависла над Афинами и городами Аттики, но завтра наступит очередь Коринфа, затем Аргоса, а потом уже и самой Спарты. Царь персов владеет сотнями судов, готовых к тому, чтобы высадить на берег тысячи воинов в любой точке Эллады.

— Да, доводы, приведенные тобой сегодня на совете, безусловно, убедительны.

— Ты так думаешь?

— Конечно. Я знаю свой народ, и я уверен, что твои слова произвели должное впечатление. Ваше правительство сделало блестящий выбор, послав в Спарту не политика, не оратора, а чемпиона Олимпиады. Спартанцы склонны доверять больше личной доблести, чем красноречивой риторике.

— Итак, ты полагаешь, что завтра я смогу получить обещание вашей незамедлительной военной помощи Афинам?

— Возможно, ты получишь договор о союзе. Что же касается незамедлительной военной помощи…

— Да? — спросил Филиппид взволнованно.

— Боюсь, тебе придется подождать до полнолуния, когда состоится празднество в честь богини Артемиды. Тогда соберется и совет воинов для одобрения решения Коллегии Пяти. Таков закон.

— Это нелепо! — воскликнул афинянин. Заметив, как потемнело лицо хозяина, он быстро добавил:

— Ты должен извинить меня, но просить подождать полнолуния — равносильно отказу. Персы могут напасть в любой день.

Аристарх потер лоб.

— Вы можете спрятаться за стенами и оставаться там, пока мы не подоспеем на помощь.

— И оставить окрестности на разорение? Множество селений не имеет никаких укреплений, но даже если такие укрепления и есть, то надежды на то, что они окажутся достаточно крепкими и смогут выстоять, нет никакой. Разве ты не знаешь, что произошло в Эретии? Целый остров Эвбея был предан огню и стали, и в заключение сам город был вынужден капитулировать. Все население было обращено в рабство. Нет, Аристарх, у нас не будет другого шанса. Мы должны остановить их на берегу. Но сделать это собственными силами мы не сможем. Я просто не представляю, как бы мы могли сделать это в одиночку, — повторил Филиппид в полном отчаянии. Он замолчал, уронив голову на руки.

— Все это я понимаю, — ответил спартанец, поднимаясь и начиная нервно ходить назад и вперед по комнате. — Но, с другой стороны, таковы уж наши законы.

— Тогда нет никакой надежды.

— Послушай, Филиппид, завтра я выступлю с речью в защиту немедленного выступления нашего войска. Только из уважения к тебе… Ничего больше сделать я не могу. Но даже в самом худшем случае, это всего лишь вопрос времени. Полнолуние не так уж и далеко; чуть больше, чем через неделю мы будем стоять бок о бок в Марафоне. Поверь мне, я говорю искренне, и это то, чего желает мое сердце.

— Верю тебе, — сказал чемпион, тепло пожимая руку спартанского воина. — И это для меня — огромная поддержка и утешение. Надеюсь, что твои слова будут услышаны. Я уверен, что вместе мы сможем одолеть врага, и тогда наступит моя очередь ответить тебе щедрым гостеприимством. А сейчас прошу извинить меня, я очень устал и должен удалиться. Я молюсь, чтобы ночь принесла решение тебе, Аристарх, и твоим согражданам, в чьих руках судьба не только нашей собственной страны, но и судьба всей Эллады.