Книга Пророчество - С. Дж Пэррис

Ему бы в театр, подумал я, у него что ни жест — целая пантомима. Сидевший напротив меня Уильям Фаулер на миг встретился со мной глазами и тут же отвел взгляд.

— Такие истории всегда обрастают подробностями, — ровным тоном заметил он, обернувшись к послу.

Фаулер тоже говорил с шотландским акцентом, хотя на мой иноземный слух речь его более внятна, чем бурчание Дугласа. Фаулер — приятный, подтянутый молодой человек лет двадцати пяти, начисто выбрит, темные волосы падали ему на глаза, а голос его столь негромок и сдержан, что приходилось наклоняться к нему поближе, дабы все расслышать, как будто он сообщал некий секрет.

— За последние дни мне пришлось несколько раз побывать при дворе по официальным поручениям, и вынужден вас разочаровать: на самом деле происшествие не было столь драматически обставлено. — Однако этими словами он и ограничился.

Я уже заметил, что Фаулер, мой новый контакт, с которым я только в тот вечер познакомился и с кем еще не разговаривал с глазу на глаз, обладает талантом намекать, будто ему известно гораздо более, нежели он считает уместным выложить в компании. Наверное, именно поэтому французский посол столь высоко его ценит.

А вот с какой стати Кастельно терпит Дугласа — поди догадайся. Этот шотландец лет сорока с лишним, чьи рыжие волосы до времени поседели, а лицо огрубело от выпивки и от ветра, снискал себе покровительство французов, посулив стоять за шотландскую королеву и поддержать ее притязания на английский престол. Как ни странно, этот шумный выпивоха — сенатор шотландской Коллегии правосудия и, говорят, имеет связи среди шотландской знати, как протестантской, так и католической. В посольство он явился с личной рекомендацией королевы Марии Стюарт. Очевидно, ради этих связей посол и кормит его ужином изо дня в день, хотя я бы на его месте не стал. Учитывая, что сам я вот уже семь лет вынужден искать покровительства могущественных людей, то мог бы, наверное, с большей снисходительностью отнестись к Арчибальду Дугласу, но мне-то, по крайней мере, есть что предложить в обмен на гостеприимство, хотя бы умную и оживленную беседу за столом (это все-таки чего-то стоит), я посвящаю им мои книги, а Дуглас, насколько я вижу, не приносит в открывшийся для него дом ровным счетом ничего, и, сколько бы он ни твердил о своей преданности Мэри и ее французским друзьям, я не верю ни единому его слову: он, на мой взгляд, будет поддакивать любому, кто наполняет вином его бездонный бокал. И меня злит, что Клод де Курсель, этот хорошенький до приторности секретарь, числит меня по тому же разряду, что и Дугласа. На Курселя возложена обязанность вести расходы посольства, и он с откровенным презрением взирает на тех, кого считает пиявками и паразитами. Частенько приходится напоминать ему, что я — личный друг его суверена, в то время как Дуглас… ну да, шотландец похваляется дружбой со многими знатными людьми, вплоть до самой королевы Шотландской, но, если он и в самом деле столь популярен среди шотландских и английских вельмож, что ж он хоть изредка не получает приглашение к их столу, а неизменно является в посольство? И никогда не отлучится в Шотландию, не сядет за собственный стол (если он у него есть)?

Главной темой разговора в тот вечер, естественно, стало убийство при дворе английской королевы, потеснив даже обычные переживания по поводу судьбы королевы Шотландской и пересуды о честолюбивых замыслах французских родичей этой королевы — Гизов. В ночь убийства в Ричмондском дворце я пересказал Бёрли и Уолсингему свой разговор с Эбигейл; с тех пор фрейлины находились под усиленной охраной, а придворных кавалеров подвергли допросу, но, само собой, когда речь заходит о запретных интрижках, все предпочитают молчать или лгать. Уолсингем день ото дня нервничает все больше: королевский двор в Ричмонде насчитывает до шестисот человек и, несмотря на строжайшую иерархию — старший слуга отвечает за каждое действие своих подчиненных, — как можно точно установить все перемещения такого множества людей в тот вечер? Королева Елизавета и вовсе предпочитает убеждать себя, будто на территорию дворца проник извне какой-то безумец, а потому видит решение проблемы в том, чтобы ранее обычного времени вернуться из-за города в лондонскую резиденцию в Уайтхолле: этот огороженный дворец удобнее охранять от непрошеных гостей. Всякую вероятность того, что убийца может обитать внутри ее дворца, королева отвергает с полуслова. Уолсингем обещал вызвать меня, если я понадоблюсь, а покуда велел мне возвращаться восвояси и повнимательнее следить за беседами, что ведутся во французском посольстве за закрытыми дверями.

В обитой деревянными панелями столовой Солсбери-корта догорали свечи, и уже пробило двенадцать, но блюда с остатками щедрого угощения все еще громоздились на столах, хотя соусы остыли и превратились в желе. Убирать слуги явятся поутру, ибо после ужина посол имеет обыкновение беседовать со своими гостями о тайных делах. Ныне, когда за столом французского посла столь часто собираются самые влиятельные и беспокойные из английских католиков, не стоит рисковать, допуская, чтобы их беседы подслушали слуги, — лишняя осторожность не повредит, твердит нам посол. Так что нам всем приходится отводить взгляд, когда Арчибальд Дуглас принимается глодать скелет цыпленка или же, сунув палец в холодную подливку, тщательно его облизывает, провозглашая при этом только что пришедшую ему в голову и так и не оформившуюся мысль.

Мишель де Кастельно, сеньор де Мовиссьер, отодвинул от себя тарелку и, поставив локти на стол, внимательно оглядел собравшихся за его столом мужчин. Он необычайно крепок для человека, встречающего уже шестидесятую зиму; редкие проблески седины в его темных волосах еще надо заметить, а хмурое лицо с длинным и толстым носом оживлено ясными и зоркими очами, которые ничего не упускают из виду. Кастельно — человек образованный и не без тщеславия, ему нравится, чтобы за ужином у него сходились люди умные, прогрессивных идей, не уклоняющиеся от споров и всегда готовые к поиску знаний и бурной дискуссии, будь то на богословские, научные, политические или поэтические темы. И опять-таки я недоумеваю, как в эту компанию вписывается человек, подобный Дугласу, пусть и с личной рекомендацией королевы Шотландии. В приглушенном янтарном мерцании свечей наши тени вытягивались у нас за спиной, дрожали на стенах.

— Девственница подверглась надругательству прямо во дворце Королевы-девственницы. — Взгляд посла неторопливо скользил с одного лица на другое. — Друзья мои, это сделано с целью оклеветать католиков, зачем же еще? Что пустили в ход — распятие или четки, не так уж важно. Мелкие подробности в сообщениях расходятся, но суть ясна, и очевидно злое намерение: пробудить страх и ненависть, еще больше страха и ненависти, как будто их без того мало. «Это сделали католики», — твердят англичане на каждом углу.

«Католики ни перед чем не остановятся, они хотят убить Королеву-девственницу и снова сделать нас рабами Рима». Вот о чем говорят люди. — Изображая сплетни толпы, Кастельно заговорил гнусавым и визгливым «английским» голосом, и Курсель подобострастно рассмеялся, только что не зааплодировал его остроумию. А Дуглас попросту рыгнул.

— Лично я слышал… — Новый голос режет молчание, как алмаз — стекло. — Лично я слышал, что все мертвое тело с ног до головы расписано кровью, знаками черной магии. — Прямо на меня смотрит тот, кто заговорил сейчас отрывисто и четко, с аристократическим выговором, тот, кто наполовину укрыт в тени на дальнем конце стола.