Книга Царьградская пленница - Александр Волков

– Попугал я тебя, чадо. Невместно было бы заносить такое в летопись, где повествуется о событиях важных в жизни народной. Вот я как раз приступаю к рассказу о том, как печенеги разорили о прошлом годе княжью вотчину Черторый…

Зоря так и замер, прислушиваясь. А монах медленно читал появлявшиеся на пергаменте строки:

– «Лета от сотворения мира в шесть тысяч пятьсот тридцать осьмое в месяце травне, набежали злые нехристи на вотчину Черторыйскую, яже расположена в четырех поприщах от стольного града Киева. И бысть тамо разорение велие и погибель, и вопль, и стон людской…»

Зоря не выдержал и всхлипнул.

Удивленный Геронтий спросил племянника:

– Что подеялось с отроком?

– Его матушку родимую неверные при том набеге увели.

– Ах, горемычный!.. – вздохнул старик и стал утешать Зорю.

Успокоившись, тот робко спросил монаха:

– Скажи, отче святый, эти черненькие закорючки тебе одному ведомы?

– Как – мне одному? – удивился Геронтий. – Их всякий грамотный поймет.

– Так, значит, по ним другие люди скажут те же самые словеса, что ты сей час произносил?

Зоря впервые в жизни близко видел книгу.

– Коли бы не так, зачем бы я тратил на оное занятие отпущенную мне господом недолговечную жизнь? – просто ответил Геронтий. – И век пройдет, и два, и более, но когда житель будущих времен возьмет мой свиток, он узнает о минувшем так же верно, как ежели бы я ему собственными устами рассказал.

Зоря слушал старика с горящими восторгом глазами.

Глава одиннадцатаяДвуликий Андрокл

Ювелир Андрокл, купивший Ольгу и Ондрея Малыгу, не был хорошим человеком.

Жадный, завистливый на чужое добро, он выше всего на свете ценил богатство и пробивался к нему любыми путями. Но Андрокл был рачительным хозяином, берег свое имущество, а рабы составляли не последнюю его часть.

Рабов у ювелира было до полутора десятков; некоторые из них обзавелись семьями.

Четверо, искусные мастера, работали в его эргастерии под присмотром сурового старика Феофила. Остальные рабы и рабыни занимались по хозяйству: кто в пекарне, кто в конюшне, кто по двору и дому. Их содержали в строгости, но хорошо одевали, сытно кормили, не изнуряли работой.

Андрокл был видным членом цеха[46]аргиропратов и даже питал честолюбивую надежду стать его выборным старейшиной. А для этого надо было поддерживать свою добрую славу. Андрокл не хотел, чтобы по городу разнеслась молва, что он экономит на содержании своих рабов. И Андрокл отказался от такой экономии, тем более что она была бы невелика.

Андрокл, как большинство его собратьев аргиропратов, занимался ростовщичеством.

Царьградские ростовщики были беспощадны. Они даже мертвых должников выкапывали из могил под предлогом взыскания долга. Можно ли придумать худшее надругательство над человеком!

С совиной физиономией, с полными бритыми щеками Андрокл был двуликим, как некогда римский бог Янус.[47]Своим домом он правил, как справедливый и добродушный хозяин, и наказывал челядь только за серьезные провинности. А в отдельной комнате своего эргастерия, где он вел деловые разговоры с клиентами, он становился другим человеком – несговорчивым, жестоким.

Немало приходило к Андроклу легкомысленных людей, особенно из тех, кто брал взаймы в счет будущего наследства. Расточители чужого богатства, не читая, подписывали векселя.

Из должников самую большую выгоду Андроклу приносил Евмений, настоятель церкви Влахернской богоматери,[48]находившейся в северной части города, у Золотого Рога.

Это место, значительное и доходное, досталось Евмению не за его заслуги, а потому, что за него похлопотал дядя – великий сакелларий[49]Гавриил.

Евмений любил устраивать богатые пиры, на которые собирал городскую знать. Очень много денег он проигрывал на скачках. Церковных доходов на такую разгульную жизнь не хватало, и приходилось занимать у ростовщика.

Ольга привыкала к своему новому положению. Ее хозяйка Доминика, стройная маленькая женщина, портила свое красивое лицо чрезмерным употреблением притираний: гречанка румянила щеки, белила лоб и подбородок, красила губы, брови, ресницы.

У маленького Стратона няньки менялись часто. Последняя из них, египтянка, плохо смотрела за ребенком, и тот чуть не попал под карету во время прогулки.

Египтянку продали на плантации, и ее место заняла Ольга.

Горькая участь забросила в дом ювелира представителей разных племен. Здесь были арабы, персы, фракийцы и даже негр из знойной Африки. Они объяснялись между собой на ломаном греческом наречии, и Ольге на первых порах пришлось трудно. Но постепенно она начала запоминать греческие слова. Ольга узнала, что Доминику надо звать «деспоина» – госпожа, а хозяина – «деспотес». «Мегас» означало по-гречески большой, а «микрос» маленький. Потерянную родину надо было называть «патрис»… Слыша вокруг себя только греческую речь, Ольга вскоре и сама начала разговаривать по-гречески.

Глава двенадцатаяПисьмо на родину

Андрокл ездил в свой эргастерий верхом. Ювелира в его поездках сопровождал Ондрей Малыга.

Ювелирный ряд располагался в центре города, невдалеке от Амастрианского форума.

Привязав свою и хозяйскую лошадь к коновязи, дед Малыга в полном покое проводил день и наблюдал за прохожими. С утра до вечера шли по улице напомаженные франты и уличные попрошайки; упитанные монахи и тощие подмастерья, посланные хозяевами по делу; наемные солдаты императорской гвардии и франкские рыцари; женщины легкого поведения и болтливые горожанки; водоносы и точильщики ножей… И конечно, среди этого потока были разноплеменные рабы, которых в Царьграде насчитывалось больше, чем свободных граждан. А среди рабов Малыга высматривал своих, русских.

И какова была его радость, когда удавалось увидеть в уличной толпе земляка и вызвать его на разговор!

Огромному большинству русских невольников в Царьграде жилось далеко не сладко.

И, возвращаясь вечером на Псамафийскую месу, Ондрей пересказывал Ольге все, что ему удалось узнать.