Книга Золотой Лис - Уилбур Смит

Они смотрели друг на друга через головы всей этой раскачивающейся и кружащейся толпы, и казалось, были совершенно одни. Никто из них не улыбался. Изабелла всем своим существом ощутила торжественность момента. Он все-таки пришел, и произошло что-то очень важное, для чего трудно было подобрать подходящие слова. Но она поняла, что с этой минуты вся ее жизнь изменилась. Теперь все будет не так, как прежде.

Стала спускаться по лестнице, забитой обнимающимися парами, и ни разу не споткнулась. Казалось, или они сами освобождают дорогу, или же ее ноги находят дорогу между ними.

Она не отрывала глаз от Рамона. Он не сделал ни шага ей навстречу. Стоял неподвижно среди беснующейся толпы. Его поза вдруг напомнила ей огромного хищного африканского зверя, приготовившегося к прыжку; холодок пробежал по ее спине, страх и возбуждение толчками разгоняли кровь, пока девушка спускалась.

Встала перед ним, оба молчали, затем она протянула к нему загорелые обнаженные руки и, когда он прижал ее к груди, она обвила их вокруг его шеи. Они танцевали, и каждое движение его тела тут же передавалось ей, как электрический разряд.

Им не нужна была музыка; они двигались, подчиняясь своему, особому ритму. Она тесно прижалась грудью к упругим, жестким мышцам его груди; чувствовала биение его сердца, и ее соски набухли и затвердели. Знала, что он ощутил их настойчивое прикосновение, ибо сердце забилось чаще, и зеленые глаза потемнели, не отрываясь от ее лица. Изабелла прогнулась медленным, сладостным движением, напрягая сильные мышцы спины, заставляя их гордо обрисовывать линию позвоночника. Кончики его пальцев пробежали сверху вниз, слегка надавливая на позвонки, будто на клавиши музыкального инструмента. Она задрожала от прикосновения и инстинктивно подалась вперед бедрами, прижалась к его бедрам и почувствовала, как мужская плоть набухла и затвердела, как и ее собственная.

Он был для нее огромным деревом, а она обвившейся вокруг лозой; он был скалой, а она теплым тропическим течением в океане, омывавшим ее; он был горной вершиной, а она облаком, нежно обнимавшим ее. Тело было легким и свободным, плыло в его объятиях, и все исчезло вокруг. Они были одни во всей вселенной, вне законов природы, вне времени и пространства; даже земное притяжение куда-то пропало, и ноги больше не касались земли.

Рамон повел ее к дверям; она видела, что Роджер кричит что-то через весь зал. Длинная девица испарилась, он был весь красный от ярости, и Изабелла оставила его беспомощно барахтаться в толпе, подобно рыбе, угодившей в сеть.

Они спустились по ступенькам, она достала ключ от «мини-купера» из усыпанной блестками вечерней сумочки и вложила в руку своего спутника.

«Мини» мчался на полной скорости по пустынным улицам, Изабелла наклонялась к Рамону так близко, как только позволяло сиденье, и смотрела в лицо так пристально и сосредоточенно, что не обращала ни малейшего внимания на то, куда ее везут. Ей казалось, что она умрет, если сейчас, в эту самую секунду, не дотронется, не почувствует прикосновение его рук. Дрожь вновь пробежала по всему телу.

Вдруг Рамон резко притормозил у края тротуара и остановил «мини». Выскочил из машины, быстрыми шагами обогнул ее, чтобы открыть дверцу, и Изабелла поняла, что он возбужден не меньше. Схватила его под руку и, не чувствуя под собой ног, зашагала рядом по тротуару ко входу в красное кирпичное здание, одно из многих на этой улице. Он повел ее по лестнице на второй этаж.

Едва закрыв за собой входную дверь, повернулся к ней, и она впервые ощутила вкус этих губ на своих губах. Кожа на лице была жесткой, как кожа акулы, от свежей щетины, но сами губы — мягкими и горячими, слаще самого спелого плода, а язык казался живым существом, заполнившим собой весь ее рот.

Что-то взорвалось у нее внутри, и нахлынувший поток унес прочь все мысли, все, что еще как-то сдерживало. В ушах раздавался звук, подобный реву штормового ветра в бушующем море, и безумие овладело Изабеллой.

Она вырвалась из объятий и в неистовом нетерпении стала срывать с себя одежду, разбрасывая по деревянному полированному полу маленькой прихожей. Рамон, стоя лицом к ней, столь же быстро освобождался от своей одежды, и глаза ее жадно пожирали каждую часть его обнаженного тела.

Изабелла даже представить себе не могла, что мужское тело может быть таким прекрасным. В тех местах, где тела других мужчин бывали дряблыми и волосатыми, с воспаленной кожей и набухшими венами, тело Рамона было гладким и совершенным. Она хотела смотреть и смотреть, не отрываясь, но в то же время чувствовала, что закричит от невыразимого отчаяния, если сейчас же, в эту самую минуту не сольется с ним в одно целое; и вновь бросилась, как в омут, в его объятия.

Крепко прижалась к нему, к твердому, холеному, горячему. Жесткие волосы на груди соприкоснулись с ее ставшими чрезвычайно чувствительными, налившимися сосками, терлись о них, и это было невыносимо. Она застонала и впилась губами в его губы, чтобы не закричать от сладкой муки.

Он легко, будто пушинку, поднял ее на руки и отнес на кровать, не разрывая слияния их уст ни на единое мгновение.

* * *

Проснувшись, Изабелла первым делом обнаружила, что жизнь невероятно прекрасна. Ей казалось, что она вот-вот взорвется от переполнявшей радости. Все тело звенело, как будто каждый мускул, каждый нерв жили своей собственной, отдельной жизнью.

Она долго не могла понять, что с ней случилось. Лежала с закрытыми глазами, боясь потерять это чудесное ощущение. Понимала, что такое волшебство не может быть долговечным, но страстно хотела удержать его навсегда. Затем, очень медленно, распознала мужской запах, еще не выветрившийся из ноздрей, и вкус его губ, все еще оставшийся на языке. Почувствовала легкую боль там, где он глубоко проник в ее плоть, и жжение на нежной коже вокруг губ, раздраженной его щетиной. Она жадно впитывала все эти ощущения, и легкая боль плавно переходила в глубокое, непреходящее удовлетворение.

И тут эта мысль порывом свежего ветра ворвалась в сознание: «Я влюблена!» Она полностью проснулась. Ее охватила безумная радость.

Быстро села в постели, простыня спала с плеч.

— Рамон… — след его головы ясно отпечатался на подушке рядом. Несколько темных волос с его груди колечками свернулись на белой простыне. Она потянулась к ним и обнаружила, что простыня уже остыла, и ее радость тут же превратилась в отчаяние.

— Рамон! — Изабелла соскочила с кровати и зашлепала босыми ногами в ванную. Дверь распахнута; в ванной никого не было. Он опять исчез, и она стояла голой посреди комнаты, смятенно оглядываясь по сторонам.

Да, похож на дикую кошку. Его окружала какая-то зловещая таинственность; она почувствовала, как все вокруг ее сосков покрывается «гусиной кожей». Обхватила себя руками и задрожала.

Затем заметила записку на столике у кровати. Это был листок дорогой кремовой бумаги с фамильным гербом, придавленный сверху ключами от ее «мини». Она быстро схватила его. Записка не содержала никакого приветствия: