Книга Ок-но - Максим Дегтярев

– Мы пришли в выводу, что кассету с записью взял он.

– Вот как… И каким образом вы пришли к такому выводу?

Алистер изложил наши аргументы, затем продолжил:

– Либо Нибелинмус лично связан с ДАГАРом, либо подозревает, что кто-то из сотрудников передает информацию разведке. Джулия просто подвернулась под горячую руку.

– В любом случае, не надо говорить Нибелинмусу о Мартине, – сказал я. – Сначала последим за ним – за Мартином, я имею в виду. Слежку я беру на себя.

– Получится ли? – засомневался адвокат. – Ты плохо знаешь страну, говоришь с акцентом…

– Сойду за туриста.

– Хм, путешествующего автостопом, – оглядев мой наряд, усмехнулся Алистер.

– Для слежки это в самый раз! Но сначала мне нужно поговорить с мисс Чэпмэн, хорошо бы она захватила снимки…

– Ага, снимки, план института, схему канализации… Знаю, чем все это закончится. – Алистер, очевидно, намекал на тот неприятный случай, произошедший во время нашего совместного расследования. Ну откуда, спрашивается, мне было знать, что на Гесионе-А канализационные люки в два раза уже стандартных. А плечи у меня, сами знаете…

– Хорошо, пускай сама покажет мне Мартина. Издалека.

– Издалека? Не ты ли мне говорил, что для тебя все земляне на одно лицо?

– Не я.

– Тогда подумаю, – кивнул Алистер.

– Федр, вы живете в Фаон-Полисе? – неожиданно подал голос Рассвел.

(Вообще-то меня зовут Фёдором, но, как правило, люди берут на себя труд произносить верно лишь первый звук "ф", комкая все остальное кому как вздумается. Поэтому я везде буду использовать среднестатистический вариант «Федр» – тем более что меня он вполне устраивает.)

– Да, там живет четыре пятых нашего пятидесятимиллионного населения.

– И Алексеев, он тоже живет в Фаон-Полисе.

Я должен был обрадоваться этому или огорчиться? Никакого Алексеева я не знал.

– А кто он?

– Астронавт-спасатель.

– Кажется, меня он не спасал…

– Нет-нет, – замотал головой Рассвел, – я не имел в виду, что вы должны быть знакомы… Имя всплыло из памяти, когда Гордон сказал, что вы с Фаона. Теперь я понимаю, почему я вспомнил именно его, хотя мы встречались лишь единожды – здесь, в этом доме. Это было в мае прошлого года, он ненадолго прилетал на Землю. И после нашего разговора, я вот так же точно сидел перед камином и размышлял…

Он замолчал.

– О спецслужбах? – предположил я.

– Вы мне не рассказывали, – заметил Алистер.

– Нет, о спецслужбах мне ничего не известно. В Секторе Улисса на одной из станций произошла катастрофа. Из пятерых членов экипажа я лично знал только Стахова, – он, как и я, изучал гравитационные аномалии. И еще там был биолог Милн, о котором я никогда не слышал до мая прошлого года. Алексеев участвовал в расследовании причин катастрофы. Он сказал, что Милн перед самой смертью послал странное сообщение, где говорилось, что я в чем-то оказался прав. И тогда, год назад, я сидел в этом кресле и размышлял, которая из моих гипотез имеет отношение к той катастрофе.

– А те, как их, пространственно-временные катастрофы… – начал было я.

– Терминологическое совпадение, – отрезал Рассвел. – В математике катастрофами называют не те катастрофы, что происходят в жизни.

– А что произошло в жизни?

– В жизни произошла смерть… Простите, я хочу сказать, что все члены экипажа погибли.

– Отчего они погибли?

– Один умер от заражения. Один был убит. Об остальных доподлинно ничего не известно: станция полностью сгорела.

Алистер присвистнул, поэтому Рассвел не расслышал то нецензурное словцо, которое вырвалось у меня против воли.

– Что тебя так удивило? – спросил Алистер.

– Убийство. Профессор, вы не ошибаетесь? Там действительно произошло убийство?

Рассвел опустил локоть на подлокотник и сжал большим и средним пальцами виски.

– Насколько я понял Алексеева, факт убийства следует считать доказанным. Даже известно, что убийство произошло в тот момент, когда Милн составлял сообщение, адресованное мне. Милну удалось его послать неоконченным. Знать бы, в чем, как считал Милн, я оказался прав.

– А потом вы с Алексеевым не переписывались? – спросил Алистер.

– Я писал ему, выдвинул кое-какие предположения, но он не ответил. Первое, что приходит в голову – ему запретили обсуждать итоги расследования с кем бы то ни было. Или – персонально со мной.

– Что за предположения вы выдвинули?

Профессор замялся:

– Их было несколько. Несколько гипотез, которые я в свое время защищал, и которые не были восприняты всерьез моими, с позволения сказать, коллегами. Милн сообщил так мало, что я не придумал, на которой из них остановиться. Выбрал десять наиболее перспективных и послал Алексееву.

– Ему было нелегко выбирать, – заметил адвокат. – Он же не ученый.

Рассвел возмутился:

– Полагаешь, от ученых больше толку? Как по твоему, почему новые идеи ученые принимают в штыки, пока их автор жив, но стоит автору умереть, идеи тут же находят сторонников?

– Ревность? – попытался угадать Алистер.

– Нет, не только она. Главное – это страх!

Уже больше не пытаясь угадывать, Алистер удивленно спросил:

– Страх чего?

– Страх остаться в дураках! – с ликованием возвестил Рассвел.

– Честно говоря, по-прежнему непонятно, – осторожно заметил Алистер и взглядом спросил, понятно ли мне.

– Непонятно, – подтвердил я.

– Да-с, молодые люди, страх! – повторил Рассвел и тряхнул седою головой.

Я подумал, ему неохота объяснять. Однако он продолжил:

– Люди боятся, что, после того, как они примут новую гипотезу, автор гипотезы, хорошенько проверив все еще раз, выйдет к ним, извинится и скажет, что в вычислениях оказывается была ошибка, поэтому принятая гипотеза, к его глубокому сожалению, абсолютно неверна; дескать, простите, что подвел вас… Вот чего боятся мои, с позволения сказать, коллеги!

Завершал фразу он стоя, с поднятым бокалом в одной руке и сэндвичем в другой.

– Вы предлагаете тост? – спросил Алистер.

Профессор посмотрел на руки, опустил взгляд на ноги, затем сел.

В невидимом углу невидимые часы пробили полночь.

– Ну что, – хлопнул себя по коленям Алистер, – утро вечера мудренее?

– Мудренее, – согласился я.

Рассвел сказал, что Алистер хорошо ориентируется в доме, и пусть он проводит меня до комнаты.